Подземелья Редборна
Шрифт:
Я оказалась посреди огромной комнаты, намного больше, чем могла поместиться в том покосившемся домишке, в который я только что вошла. А рядом со мной стояла худая высокая старуха в черном платье с красной бахромой. Она молча повела меня в дальний угол комнаты, усадила на стул, сама села рядом и стала разглядывать мою руку. Я такого страху натерпелась, пока она ее разглядывала, — прямо и сказать не могу!
— Что же там было такого страшного? — с любопытством спросила герцогиня.
Девушки за ее спиной замерли, боясь шелохнуться.
— Ты сидишь, старуха разглядывает
— А то, что по этой громадной комнате все время летали то ли птицы, то ли летучие мыши и задевали крыльями мои плечи и голову. Я вздрагивала, а старуха сердито сверкала на меня красными глазами. Клянусь Пресветлым Митрой, у нее были красные глаза, когда она тогда на меня взглядывала!
У Лавинии холодок пробежал по спине, но она все так же спокойно продолжала расспрашивать взволнованную девушку:
— Что же ты замолчала? Мне так интересно! Продолжай, чего ты боишься, ведь все уже позади!
— Ах, госпожа, позади-то позади, а как вспомню — так вся и холодею! Потом, как она мне сказала, что Лограс — это моя судьба, сразу куда-то исчезли и птицы, и мыши, а глаза у колдуньи сделались обыкновенными, черными и совсем не злыми. Она погладила меня по голове и сказала: «Ты — храбрая девушка, раз пришла ко мне! Это ты правильно сделала, за счастье надо бороться! Если оно твое, никому его не отдавай!» Она долго еще что-то бормотала и ласково гладила меня по голове. Я так разомлела, что чуть не уснула. А когда я с трудом открыла глаза, у старухи на ладони лежал медальон, вот этот. — Йонда показала простенький медальончик, висевший на ее шее. Ничего особенного, тускло поблескивающий овал из светлого металла с маленьким цветком из голубых камешков посередине. Черный шелковый шнурок, на котором он висел, ярко выделялся на нежной коже, отчего шейка девушки казалась еще белее.
— И на другой день, госпожа, он вдруг так переменился, мой Лограс. Когда я шла мимо него, он вдруг остановился и посмотрел на меня таким взглядом, что я подумала: может, он принял меня за мою госпожу, прекрасную герцогиню?!
Лавиния, смеясь, потрепала девушку по щеке:
— Ну, вот ты уже и шутишь, значит, все страхи прошли! Так, выходит, теперь он смотрит только на тебя? А как же гордячка Бригинда?
— Она поглядывает на меня, словно взбесившаяся кошка, но после старухиных страхов я уже ничего не боюсь, лишь бы мой Лограс был со мною! А он будет со мною, и больше мне ничего не надо!
— А где, ты говоришь, живет старуха? Я что-то забыла… Представляю, как было страшно идти туда одной в темноте! Ты из какой калитки вышла?
— Из западной, потом прошла всю аллею до конца, вышла на улицу Алой Башни и свернула в третий переулок. А там, в самом конце, перешла через овраг и повернула направо. Отсчитала почти на ощупь пятый дом — и вот тут-то и выглянула луна. Я ведь сначала днем туда сходила, чтобы ночью не заплутать, и запомнила этот дом по высокому засохшему дереву во дворе. Там больше нигде таких нет, везде только низкие кусты. Ох как было страшно ночью! — И она опять вздрогнула, вспоминая свое приключение.
Лавиния тряхнула так
— Йонда, ты так меня развлекла, что я и про прическу забыла! Вот тебе на счастье мой любимый перстень, а перед свадьбой я тебе еще кое-что подарю. А сейчас быстро расчешите мои волосы и уберите их в сетку с мелкими жемчужинами, я передумала делать высокую прическу!
Счастливая Йонда и остальные служанки занялись волосами своей госпожи, а она, задумчиво грызя засахаренные орехи и допивая из кубка вино, изредка невесело улыбалась своим мыслям.
ГЛАВА 4
До праздника Изобилия Митры оставалось всего три дня, и эта ночь была последней, когда герцогиня Лавиния могла осуществить задуманное. Всем было хорошо известно, что колдуны, маги и прорицатели теряли за три дня до праздника свою силу, и если пытались что-то сотворить или предсказать, то гнев Пресветлого оказывался страшен: кучка пепла — вот все, что оставалось от ослушника. Лишь жрецы Храма Митры в эти дни совершали свои торжественные выходы на поля и пастбища, проводя обряды и моля бога о даровании богатого урожая и приплода на следующий год.
Лавиния, едва дождавшись, пока девушки уберут ее волосы, опять услала их прочь и, оставшись одна, надолго задумалась. До вечера еще далеко, но она не может днем, как какая-нибудь служанка, незамеченной выскользнуть из дворца, чтобы при свете осмотреть дорогу. Значит, придется идти ночью, пробираться по незнакомым темным удочкам, переходить через какой-то овраг — и все без факела! Хотя без факела даже лучше: никто не увидит одинокий огонек, мелькающий в темноте, никто не последует за ней. Она одна сделает это. Одна…
Теперь одна во всем дворце… Нет, не одна! Маленький герцог, будущий властелин Бергхейма, крошечный живой комочек, ее радость и надежда. Но ведь он так беззащитен, и ничего не стоит подкупить няньку… или служанку…
Герцогиня порывисто вскочила и, во власти самых страшных предчувствий, бросилась в покои маленького герцога. Пробежав по узкому коридору, напугав служанок, несших блюдо с фруктами и живого зайчонка, она распахнула дверь и стремительно вошла в спальню. На мягком ковре посреди комнаты сидел трехлетний золотоволосый мальчик и весело смеялся, глядя большими серыми глазами на ручную сойку, примостившуюся на спинке стула. Птица вертелась, помахивала хвостом и трещала, невнятно выговаривая слова, которым ее научили служанки:
— Гер-р-р-цог, гер-р-р-цог, куш-ш-шать, куш-ш-шать! Она перепорхнула на подушку, лежавшую у ног мальчика, и вертела головой, поглядывая на него хитрыми блестящими глазками. Заметив герцогиню, птица несколько раз подпрыгнула на подушке, перелетела на полог высокой кровати и оттуда еще громче затрещала:
— Гер-р-р-цог, куш-ш-ш-шать, куш-ш-ш-шать, куш-ш-шать!
Эта мирная картина успокоила встревоженную герцогиню, и она присела на подушки рядом с мальчиком. Он, все еще смеясь, уткнулся лицом в пышные складки ее платья. А Лавиния, взяв из рук служанки маленького зайчонка, посадила зверька на ковер и сказала сыну: