Подземелья Ватикана
Шрифт:
— Он тоже?
— Он тоже. Я в этом почти убедился. К счастью, я мало что сказал ему.
— Вы меня пугаете, — отвечал Флериссуар. — Я тоже, когда приехал, то есть вчера вечером, попал в руки проводнику, которому доверил свой чемодан и который говорил по-французски.
— Боже правый! — в ужасе произнес священник. — Уж не звали ли его Батистеном?
— Батистеном, да! — простонал Амедей, чувствуя, как у него подкашиваются ноги.
— Несчастный! О чем вы с ним говорили? — Священник сжал Амедею руку.
— Я и сам не помню, о чем.
— Постарайтесь, постарайтесь! Вспомните! Ради всего святого!..
— Нет,
— О чем он мог догадаться?
— Да, право же, ни о чем, уверяю вас. Но вы хорошо сделали, что предупредили меня.
— В какую гостиницу он вас привел?
— Я остановился не в гостинице; я снял комнату в частном доме.
— Это безразлично. Где вы поселились?
— На маленькой уличке, которую вы наверное не знаете, — пробормотал Флериссуар в крайнем смущении. — Я все равно там не останусь.
— Будьте осторожны: если вы поторопитесь съехать, могут подумать, что вы что-то заподозрили.
— Да, может быть, вы правы: мне лучше некоторое время там пожить.
— Но как я благодарен небу, что оно привело вас в Рим именно сегодня! Еще день, и я бы вас не встретил! Завтра, самое позднее, я должен ехать в Неаполь повидаться с одним святым и влиятельным человеком, который втайне очень занят этим делом.
— Это не кардинал Сан-Феличе? — спросил Флериссуар, весь дрожа от волнения.
Священник, в изумлении, отступил на два шага:
— Откуда вы это знаете?
Затем, подойдя поближе:
— Впрочем, что же тут удивительного? В Неаполе он один посвящен в нашу тайну.
— Вы… близко с ним знакомы?
— Знаком ли я с ним? Ах, дорогой мой, ведь это я ему обязан… Да все равно. Вы собирались его повидать?
— Разумеется, если это нужно.
— Это прекраснейший… — Он быстрым движением смахнул слезу. — Вы, конечно, знаете, как его разыскать?
— Я думаю, мне всякий укажет. В Неаполе все его знают.
— Еще бы! Но вы же не собираетесь, ясное дело, оповещать весь Неаполь о вашем посещении? Впрочем, не может же быть, чтобы вам сообщили об его участии в… том, что нам известно, и, быть может, дали к нему какое-нибудь поручение, не предупредив вас в то же время о том, как к нему подойти.
— Вы меня извините, — робко произнес Флериссуар, которому Арника никаких таких указаний не дала.
— Как! Вы, чего доброго, намеревались явиться к нему просто так? Да еще, пожалуй, в архиепископский дом? — Аббат расхохотался. — И, без дальних слов, открыться ему!
— Должен вам сознаться, что…
— А знаете ли вы, — продолжал тот строгим голосом, — знаете ли вы, что по вашей милости его тоже могли бы посадить в тюрьму?
У него был такой недовольный вид, что Флериссуар не решался заговорить.
— Доверять такое исключительное дело таким легкомысленным людям! — бормотал Протос; он потянул было из кармана четки, снова их спрятал, потом лихорадочно перекрестился; затем, обращаясь к своему спутнику: — Да скажите же, кто вас, собственно, просил вмешиваться в это дело? Чьи предписания вы исполняете?
— Простите меня, господин аббат, — смущенно отвечал Флериссуар, — я ни от кого не получал предписаний; я — бедная, тоскующая душа и пустился на поиски сам.
Эти смиренные слова, видимо, обезоружили аббата; он протянул Флериссуару
— Я был резок с вами… но ведь нас окружают такие опасности! — Затем, помолчав немного: — Вот что! Хотите, поезжайте завтра со мной? Мы вместе повидаем моего друга… — И, поднимая глаза к небу: — Да, я осмеливаюсь называть его своим другом, — прибавил он проникновенным голосом. — Присядем на эту скамью. Я напишу записку, и мы оба ее подпишем, чтобы предупредить его о нашем приезде. Если мы ее опустим до шести часов (до восемнадцати часов, как здесь говорят), то он получит ее завтра утром и около полудня может нас принять; мы даже, наверное, у него позавтракаем.
Они сели. Протос достал из кармана записную книжку и начал писать на чистом листке, на глазах у растерянного Амедея: «Старина…»
Видя изумление Амедея, он спокойно улыбнулся:
— Так вы бы написали прямо кардиналу, если бы вам дать волю?
И уже более дружественным тоном он любезно пояснил Амедею:
— Раз в неделю кардинал Сан-Феличе тайно покидает архиепископский дом, одетый простым аббатом, становится капелланом Бардолотти, отправляется на склоны Вомеро и там, в скромной вилле, принимает немногих друзей и читает секретные письма, которые он под этим вымышленным именем получает от посвященных. Но и в этом простом наряде он не чувствует себя спокойно; он не уверен, что письма, приходящие к нему по почте, не вскрываются, и умоляет, чтобы в них не заключалось ничего, обращающего на себя внимание, чтобы самый их тон ни в коем случае не позволял догадываться об его сане, ни в малейшей степени не дышал почтительностью.
Посвященный в заговор, теперь улыбался и Амедей.
— «Старина…» Ну-с, что же мы ему напишем, этому старине? — шутил аббат, поводя карандашом: — Ага! «Я везу к тебе старого чудака» (Да, да! Вы оставьте: я знаю, какой тут нужен тон!). «Достань бутылку-другую фалерна, и завтра мы ее с тобой выдудим. Весело будет». — Вот. Подпишите и вы.
— Мне, может быть, лучше не писать моего настоящего имени?
— Вы-то можете, — ответил Протос и, рядом с именем Амедея Флериссуара поставил: «Cave». [12]
12
Cave — по-французски: погреб, подвал, подземелье.
— Вот это ловко!
— Что? Вас удивляет, что я подписываюсь «Cave»? У вас в голове только ватиканские подземелья. Так знайте же, любезнейший мсье Флериссуар: «cave» также латинское слово и значит «берегись».
Все это было произнесено таким высокомерным и странным тоном, что у бедного Амедея по спине пробежали мурашки. Но то был лишь миг; аббат Каве снова стал приветлив и, протягивая Флериссуару конверт с надписанным на нем апокрифическим адресом кардинала:
— Не опустите ли вы его в ящик сами? Так будет осторожнее; письма духовенства вскрываются. А теперь распростимся; нам не следует быть дольше вместе. Условимся встретиться завтра утром в поезде, который идет в Неаполь в семь тридцать. В третьем классе. Разумеется, я буду не в этом костюме (еще бы!). Вы меня увидите простым калабрийским поселянином. (Это потому, что мне бы очень не хотелось стричь волосы.) До свидания! До свидания!