Подземная братва
Шрифт:
Стойка на коленях допускала маневры. Максимов ударил локтем, с оттяжкой, размахнулся, ударил еще. Сержант хрипел, но держался стойко. Дышать становилось все труднее. Он ударил еще раз, из последних сил, на отчаянии. Руки разжались, патрульный со стоном отвалился куда-то вбок. Но подняться Максимов уже не смог. Двое налетели практически одновременно, стали бить ногами – по корпусу, по бедрам. Поздно было сопротивляться, подача потеряна… Он закрылся руками и скорчился. Только не в голову, молил про себя,
Его дубасили с нарастающей злобой, мстя за унижение. Могли и насмерть забить, и не смутились бы, не отвлеки их от увлекательного занятия рация в автомобиле. Пока Вован ходил разбираться, двое взгромоздили Максимова на капот и самозабвенно охаживали по ребрам. Пуховик был толстый, но в принципе пробивной – перед глазами уже носились круги. Наконец милиционеры уморились, сели, загнанно дыша, в снег.
– Щас, Сметана… – просипел «студент», – оклемаемся чуток и замочим гниду…
– Я ему устрою карнавальную ночь… – рылся в сигаретной пачке «тощий». – Он у меня до лета в гипсе проваляется, сволочь гребаная!
– В машину его! – рявкнул, завершив беседу, Вован. – Буча во вьетнамском общежитии на Каховской! Сдадим козла в обезьянник, сбегаем на вызов, а потом вернемся…
– И будем развлекаться до самого утра, – поддержал «тощий».
Максимов почувствовал, как его отрывают от капота, отверзается зарешеченное чрево машины, «хоровой» пинок, и он уже в объятиях замкнутого пространства, на обледенелом полу, где час назад кого-то вырвало…
– Позвоните майору Шевелеву в городской УБОП… – твердил он, как попка. – Позвоните майору Шевелеву в городской…
Понятно, ни в какой УБОП упыри не позвонили. Хохотали в лицо и награждали тумаками. «Обезьянник», в который его доставили, был заполнен лишь на треть, и то слава богу. Троица укатила во вьетнамскую общагу, где еженощно кого-то резали. Дежурному настоятельно порекомендовали воздержаться от беседы с арестантом. Максимова облегчили от содержимого карманов, с ухмылкой изучили слипшуюся лицензию и проявили себя на удивление мягко. Протокол не составляли (не убежит), белый лист формата А4 оставался девственно чист. Скулы старшего лейтенанта – дежурного по управлению – свел мощный зевок.
– Вы неважно себя чувствуете? – спросил он у Максимова.
– Не очень, вы правы, – пробормотал сыщик. Отбитые бока горели, словно костер, в который постоянно подбрасывают дрова.
– По словам работников полиции, вы споткнулись, пытаясь скрыться с места преступления, упали на поребрик и неважно себя почувствовали? – В глазах дежурного мерцал лукавый огонек.
– Верное наблюдение, – согласился Максимов. – Естественные повреждения. Лейтенант, я вас очень прошу, позвоните майору Шевелеву в городской УБОП – он вам все объяснит…
– Не отвлекайтесь, пожалуйста, – широко зевнув, продолжал
– А затем письменный, – кивнул Максимов. – Послушайте, лейтенант, если в городском УБОПе узнают…
– Не надо отвлекаться, любезный, – нахмурился лейтенант. – Вы избили наших сотрудников, воспользовавшись превосходством в силе, пытались бежать с места преступления, завладев изъятым у вас же пистолетом марки «дрель»…
– А после этого споткнулся о поребрик и нанес себе телесные повреждения, – вздохнул Максимов. – Лейтенант, мы же оба неглупые люди…
– Тогда добро пожаловать в «обезьянник», – сделал приглашающий жест лейтенант. – Посидите, подумайте, а вскоре прибудут ребята, которые вас доставили…
Клетка на сорок персон с громким лаем захлопнулась.
– Сладких снов, – буркнул дежурный. – Раскрепощайтесь.
– Лейтенант, – взмолился Максимов, – позвоните Шевелеву, не рубите сук, на котором сидите! Я похож на человека, который гонит лажу?
– Слушай, ты уже достал! – разозлился дежурный. – Захлопни рот и спи. Если дадут.
За спиной кто-то сдержанно хрюкнул. Лейтенант удалился в темноту. Сержант с автоматом помедлил и тоже убрался. Осталась тусклая лампочка вне пределов «обезьянника». Стена, окрашенная серой краской, незатейливо-угловатый рисунок решетки. Максимов опасливо покосился за плечо. На скамье, впритык к стене, кто-то лежал. Следующую окутывал полумрак, но, кажется, она пустая. Туда сыщик и побрел, напряженно вглядываясь под ноги – если вытянется чья-то конечность, надо постараться не упасть…
Ночь проходила на редкость содержательно. В конце концов Максимов успокоился и позволил себе отречься от мирских забот. Будь что будет, он сделал все, что мог. Слава богу, часы не отняли. Он лежал и наблюдал за течением времени – фосфорные стрелки никуда не торопились. Болели суставы, ныли отбитые внутренности. Сна ни в одном глазу, что было как-то странно. Он свернулся на скамье и закрыл глаза.
А так хотелось отдохнуть! Он заговаривал боль в целом успешно, когда в дальнем углу что-то завозилось и не спеша подгребло.
– Слышь, фраерок, ты, наверное, самый бурый в этом «обезьяннике»? – голосом несмазанных дверных петель вопросило нечто.
«Главная нечисть в камере предварительного задержания, – уныло догадался сыщик. – Господи, когда они успевают договориться, ведь меняются же постоянно?»
По счастливому стечению обстоятельств дело происходило в четыре часа ночи, когда сон сбивает всех, даже диких зверей в клетках. Камера храпела и похрюкивала. А самому «характерному» обитателю побитые менты успели что-то нашептать.