Поджигатель
Шрифт:
И рассмеялась. Ли поймал себя на том, что собеседница вызывает у него все большую симпатию.
— Вам выпала тяжкая доля, — сказал он. — Женщина-композитор в мире мужчин. Мой дядя любил повторять старую поговорку, которая, по его словам, отражает склад ума взрослого китайца, даже при коммунистах: «Главная добродетель женщины заключается в том, что она лишена всяких талантов».
Синьсинь склонила голову.
— Слышала, слышала. Но председатель Мао говорил: «Женщина держит на своих плечах половину неба».
Перед глазами Ли вновь возник четкий образ Маргарет.
Сделав шаг
— И все свои песни вы сочинили вот за этим инструментом?
Взгляд Синьсинь затуманился.
— Нет, только последние. Самые лучшие я сочинила за другим. Первый инструмент был для меня смыслом жизни. Теперь его нет. Но вы пришли поговорить о Чао Хэне. Вот что, заварю-ка я чай, и спрашивайте.
Детективы опустились на стулья. Минут через пять старушка вручила каждому по фарфоровой чашке с горячим ароматным напитком. В соседней комнате возились внуки, за стеной слышны были гулкие удары по металлу — скорее всего мальчишки дубасили палками в медный таз.
— Вы сказали, Чао здесь недолюбливали, — напомнил Ли Янь, делая первый глоток.
— Прежде всего потому, что толком его тут никто не знал. Министерству сельского хозяйства принадлежат в доме несколько квартир, но с их жильцами Чао не общался. О нас, простых людях, я и не говорю. Как это объяснить? Он находился по другую сторону, что ли. Считал себя выше окружающих. Встретишь, бывало, его на улице, поздороваешься, а Чао и головы не повернет. Соседям даже не улыбался. Загадочный был человек и, по-моему, очень несчастный.
— Почему вы так решили?
— Разве может быть счастливым человек, который никогда не улыбается? Видели бы вы его глаза! Их переполняла жуткая мука. Думаю, более или менее Чао знал наш лифтер, старина Дай. — Мгновение помолчав, Синьсинь поправила себя: — Я хотела сказать, Дай чаше других сталкивался с ним. По-настоящему Чао не знал никто.
— А о семье его вам приходилось слышать?
— Очень мало. Только то, что мы узнали, когда он сюда въехал.
— И давно это было?
— Два года назад. Раньше Чао работал в Гуйлине, в провинции Гуанси, а потом его перевели в Пекин. Но последние шесть месяцев он почти не ходил в министерство — болел, наверное. — Синьсинь доверительно подалась вперед, голос ее снизился до шепота: — Говорят, Чао был женат и развелся. По слухам, на юге у него остался ребенок. Вообще-то он предпочитал юношей, даже мальчиков.
Ли Янь натянуто улыбнулся. Нетрудно было представить, какие разговоры велись между Лю Синьсинь, лифтером и другими членами уличного комитета о ночных визитах в квартиру на пятом этаже. Но жильцов дома явно пугал высокий социальный статус Чао Хэна. Личный консультант министра — фигура весьма влиятельная, из тех, кого принято считать современными мандаринами. [8] С такими лучше не связываться.
8
Так в старом Китае называли государственных чиновников.
Допив
— Большое спасибо, тетушка Лю. Вы очень нам помогли.
Вслед за боссом поднялся со стула и Цянь.
— Разве вы не выпьете еще по чашечке? — Синьсинь явно не хотелось отпускать гостей.
— Отрывать вас от домашних хлопот? А как же голодный муж?
— А-а. — Старушка махнула рукой. — Он, видимо, еще не скоро явится, молодые — тем более. Может, я вам пока сыграю?
— Честное слово, у нас мало времени. — Ли Яню никак не хотелось обидеть пожилую женщину.
— Только одну песню. — Синьсинь придвинула стул, села за клавиши. — «Родину» вы наверняка пели в школе.
Ли и Цянь обменялись взглядами. Деваться было некуда.
— Хорошо. Но только одну.
Лицо тетушки Лю просияло.
— Тогда вы мне подпоете. — Она взяла первые аккорды. — Я — куплеты, мы вместе — припев.
В комнате зазвучали музыка и слова песни, написанной более тридцати лет назад. Ли утешал себя тем, что урок вокала проходит без свидетелей. Детектив знал, какие шуточки отпускали бы коллеги, проведай они об этом трогательном трио. На Цяня в данном случае можно было положиться: оперативник и сам сгорал от смущения.
Взгляд Ли Яня непроизвольно переместился на дверной проем. Над головенками детей возвышались фигуры изумленных родителей. Детектив прикрыл глаза.
Квартиру тетушки Лю оба покинули молча; стараясь не смотреть друг на друга, забрались в джип. Пару минут Ли Янь недвижно сидел за рулем, но в конце концов выдержка ему изменила, он улыбнулся. Искоса глянув на босса, улыбнулся и Цянь. В следующее мгновение мужчины уже давились от хохота, из глаз обоих брызнули слезы — как у подростков, впервые услышавших неприличный анекдот. Ощущение неловкости растаяло без следа. Жадно хватая ртом воздух, Ли попытался осознать, что явилось причиной смеха, и не сразу понял: они смеялись над самими собой.
Громкий стук в окошко водителя прервал их веселье. У джипа стоял совсем молоденький сержант полиции.
Ли опустил стекло.
— В чем дело?
— Старший сержант Ван Цзямин. — В глазах полисмена светилось неодобрение. — Это мой участок. Перед тем как пойти к председателю уличного комитета, вам следовало обратиться ко мне.
Ли Янь откинулся на спинку, тыльной стороной ладони вытер мокрые щеки.
— Не переживай, парень. У нас был всего лишь урок пения.
Детективы вновь зашлись хохотом. Оскорбленный до глубины души, старший сержант стиснул зубы и отступил на бровку. Двигатель джипа взревел, машина сорвалась с места. Юный Ван Цзямин с бешенством посмотрел ей вслед.
Когда Ли и Цянь возвратились в первый отдел, автостоянка возле здания была забита велосипедами. Их владельцы толпились у двери, вполголоса обсуждая причины неожиданного вызова в полицию. Отдельными группками держались сезонные рабочие, прибывшие в столицу на заработки, сдержанными репликами обменивались любители прогулок по парку Житань: домохозяйки, молодые родители, пенсионеры. Для того чтобы опрос людей продвигался быстрее, из городского управления были вызваны почти два десятка офицеров.