Поединок над Пухотью

Коноплин Александр Викторович

Примечание: словесные портреты остальных военных преступников будем высылать по мере их поступления.

Фролов».

Грохот артиллерийской стрельбы, начавшийся ночью, был вначале слабым, как бы ленивым, но к рассвету набрал силу. Для Стрекалова это была небесная музыка, для Глафиры — новые страхи. Она то и дело бросала тревожные взгляды на темное окно.

Выйдя

из дома, мужчина и женщина спустились по тропинке к ручью, перешли его и уже стали подниматься по косогору, чтобы обойти деревню кругом, когда сзади послышался перестук моторов.

— Обождем, — сказала Глафира, привычно опускаясь на корточки. Сколько раз приходилось ей вот так затаиваться, хоронясь от немецкого патруля, автомашины с солдатами, колонны.

Стрекалов тоже лег, но не на живот, а на спину и, зажмурясь, спокойно пережидал последнее препятствие на его пути к своим, стараясь не думать обо всем, чем жил эти последние дни и ночи.

Когда треск мотоциклов достиг наивысшей силы, Глафира сказала:

— Надо же, явились — не запылились!

— Кто явился? — не открывая глаз, спросил Стрекалов.

— Да эти… оборотни чертовы. Вот уж кому не пропасть!

Сержант нехотя перекатился на бок, глянул на дорогу. Опять три мотоцикла, а на них уже знакомые ему люди в полушубках со «шмайссерами», на головном — тот же водитель, крупный немец, а в коляске — штурмфюрер в летней фуражке с высокой тульей…

Еще не веря своим глазам, Сашка дернул затвор автомата, но головной мотоцикл уже скрылся за углом деревенского дома.

— Очумел, что ли? — накинулась Глафира. — Али жить надоело? Батюшки, да что это с тобой?

Бледный как смерть разведчик смотрел куда-то мимо нее огромными — по полтиннику — глазами, потом перешагнул через лежащую в снегу Глафиру и двинулся к деревне. Женщина догнала его, заставила остановиться.

— Сумасшедший! Ты чего это удумал? Нужны они тебе, голодранцы эти? Сам говорил, скоро от них мокрое место останется…

Он перевел на нее сумасшедший взгляд, вздохнул как во сне:

— Мне один нужен! Возьму его — вернусь в часть, уйдет — нет мне туда дороги…

— Господи, да что это за напасть такая? Который хоть? Все они, прости за грубое слово….

— Тот, который в фуражке.

— Эрик?! — вскрикнув, она зажала рот ладошкой, но было поздно: разведчик взял ее за плечо.

— Знакомый, что ли? Тогда выкладывай начистоту.

Она поняла, что молчать рискованно. Корчась под его чужим, сверлящим взглядом, проговорила:

— Да его тут все знают…

— Кто все? — Стрекалов говорил медленно, словно цедя сквозь зубы каждое слово, глаза его горели, а пальцы

сжимались все сильнее. Глафире было страшно за себя и отчего-то жаль этого длинного, нескладного парня.

— Да наши, деревенские. Ты думал, в деревне никого? Как бы не так. Сперва-то, как немцы пришли, разбежались. А после вернулись. Куды с ребятишками денесси? Так и живут. Кругом немец все попалил, а наши Олуши не тронул.

— Это почему же?

— Скажу. Только ты плечо-то не тискай, больно…

Он убрал руку.

— Соврешь — пеняй на себя.

— А чего мне врать? Это все он, Эрик. Тут у них вроде отдыха. Отдыхают после налетов. Пьют, едят… У Эрика и баба есть. Наша, олушинская, Лизавета Кружалова. Третий дом еенный отсюда… Скотину, какая была, всю приели, зерно, картошку — все подчистую. Теперь и сеять нечего. Ну да что там! У других еще хуже… Ты округ-то деревни видел? Все спалил. А наши Олуши хоть стоят…

— Вот что, Глафира, мне этого вашего Эрика повидать надо!

Теперь — непонятное дело — он был почти весел. Глафира с мольбой смотрела ему в светлые, с белыми ресницами, глаза:

— Обещал ведь, Александр!

— Обещалась свинья дерьма не есть — бежит, а их два лежит…

— Об себе думаешь, а на меня наплевать, да? — Она озябла, стоя по колено в снегу в худых валенках, губы ее посинели, нос заострился. — Уважь, солдатик, пойдем к моему Семену. Одной мне его не найти.

— Семен твой… В общем, никуда он не денется теперь, а этот гусь свободно может смыться.

— Господи, что за жизнь! — Она нагнулась за своим узлом, но тут же выпрямилась. — Да вот же они! Обратно никак едут…

От деревни к лесу ехали два мотоцикла. Стрекалов лег в снег, оттянул затвор «шмайссера», Глафира, подхватив узел, кинулась вниз по косогору.

Однако два мотоцикла проехали, а третий не появлялся. Сашка подождал немного, поднялся.

— Видно, не миновать мне к нему в гости идти. А ты ступай, — сказал он подошедшей женщине, — дорогу знаешь, чего еще! Я, как управляюсь, сам приду… Который, говоришь, дом? Третий? Ну ладно, иди, нечего тут тебе смотреть…

Она не спускала с него глаз, словно запоминая еще недавно незнакомые, а теперь с каждой минутой становившиеся все более дорогими черты.

— Хороший ты… — Она хотела, как видно, поцеловать его, но вместо этого только слегка коснулась пальцами коросты на его щеке. — Болит?

— Ладно, прощай.

Она испуганно вскрикнула.

— Не говори так! До свиданья, Александр…

Он поправил автомат и пошел к деревне. Она ждала, что он оглянется, может, махнет рукой, но он не оглянулся.