Поединок с самим собой
Шрифт:
А теперь остался только один соперник — юркая, неумолимая стрелка секундомера.
А Ильин бежит. Второй круг… И третий… И четвертый…
И каждый круг он укладывается в одни и те же секунды. 37,4.
«Неплохо», — думает Виктор.
Непосвященному показалось бы просто невероятным: как это — каждый круг ровно в одно и то же время?!
Но Виктор-то знает: в этой выверенности каждого отрезка нет никакого чуда. Результат долгих тренировок — вот и все.
После пятого круга скорость чуть снизилась.
А
Результат неплохой, но и не блестящий. По такому льду можно и лучше…
— Можно и лучше! — вдруг негромко сказал кто-то рядом.
Это было неожиданно. Повторили вслух его мысль. И притом — по-русски.
Виктор повернул голову. Рядом стоял Андрей. Когда он подошел? Виктор и не заметил.
Он поглядел в глаза Андрею, но ничего не сказал.
«Конечно, можно!» — подумал Виктор и, чувствуя учащенные, радостные удары сердца, ушел в раздевалку.
Теперь, зная результат Ильина, он еще более уверился: он обойдет чемпиона.
Еще бы! 8 минут, 32,7 секунды! И это при такой чудной погоде! Ну, нет! Виктор не раз показывал и 8 минут, 30 секунд, и даже 29 секунд. И уж сегодня он постарается!
Виктор лег на раскладушку, подложил руки под голову и закрыл глаза.
Он бежал в шестнадцатой паре. Ждать еще долго. Очень долго. Важно — не перегореть до начала забега.
«Надо отвлечься», — велел он себе.
Вспомнилось почему-то ПТУ. Как он однажды резко повернулся и локтем — прямо мастеру в нос. Мастер был пожилой, лысый. И удар пришелся так неудачно. Из носа — сразу кровь.
Девчонки заохали, заахали, уложили мастера на кушетку, к переносице — тряпку с холодной водой. А он, Витька, стоял рядом, безнадежно опустив руки, и чувствовал себя жутким преступником.
…Он повернулся на раскладушке, усмехнулся. Перед закрытыми глазами появилась Танька. Вот по телевидению передают балет.
— Пап, а почему только низенькие тетеньки танцуют?
И все — на цыпочках, все — на цыпочках? Чтобы думали, что они высокие, да?
А вот она пришла из детсада. С гордостью объявляет:
— Сегодня я пятерку заработала. За шею!
Но потом и Танька, и ПТУ — все пропадает. Перед глазами — только лед, гладкий, сверкающий, как намыленный.
И он, Виктор, на этом льду.
Сколько их было, этих очередных, ничем не примечательных тренировок?!
И Карашьянц тут же. С секундомером, как всегда. И как всегда, серьезный, безулыбчивый. Виктору иногда кажется — он вовсе никогда не улыбается, этот Карашьянц. Просто не умеет улыбаться. Но мужик он стоящий, твердый. И все понимает, без слов.
Жаль, сегодня его здесь нет. А впрочем — и без него все будет ол-райт.
Недаром же они набегали шесть тысяч километров. Шесть тысяч! Шуточки!
Это на катке. А летом на роликах сколько?! И не сосчитать!
Он вспомнил, как визжала от восторга Танька, когда он возле дома гонялся
И к тому же лед нынче!.. Не лед — сказка!
На всяком «классном» катке лед- предмет особой, нежной заботы.
Его заливают не простой водой, а дистиллированной, чтобы был он более «скользкий». В дистиллированной воде нет солей, а их, особенно солей кальция, много в обычной воде, и они тормозят бег. Потом лед «шлифуют» горячей водой. Покрыв лед тонкой пленкой, она растапливает все мельчайшие бугорки, идеально выравнивает беговые дорожки. Вдобавок их еще обрабатывают специальными машинами.
Так ухаживают за льдом на каждом катке высокого класса. Но этот каток в маленьком шведском городке особенно славился во всем мире. Он был как бы специально создан для рекордов…
…Виктор лежит на раскладушке. А в ногах — молоточки. Маленькие такие четкие молоточки. Они стучат, как невидимые часы. Тук-так, тук-так. Они всегда начинают стучать у него в ногах — в икрах, и в голени, — когда старт неумолимо надвигается, когда остается совсем уж немного.
По трансляции объявили: закончила дистанцию седьмая пара. Вот ушла восьмая…
Прикрыв глаза, Виктор видит себя в зале. Он лежит на спине и ногами выжимает штангу. И раз, и два, и пять…
А штанга — не игрушка. Сто сорок килограммов. Он всегда любил работать с большими весами.
И шесть, и семь, и десять…
Сколько же тонн металла он так вот перетаскал? Наверно, не один железнодорожный состав…
Дверь раздевалки открылась. Вошел Андрей. Молча стоял у входа. Лицо у него было какое-то странное: то ли торжественное, то ли огорченное.
— Ты чего? — спросил Виктор.
Андрей промолчал. Потом сказал:
— Давно лежишь?
Виктор неопределенно качнул головой.
— А ну, встань…
Было в голосе Андрея что-то такое, что заставило Виктора вскочить.
— Что? — спросил он. — Что стряслось?
Андрей молча вышел из раздевалки. Вслед за ним заторопился и Виктор.
Сперва он даже не понял — что такое?
Ясный, звонкий денек — где он? Неужели каких-нибудь полчаса назад, всего полчаса назад, было глубокое, прозрачное, сине-зеленое небо и зеркальный лед? Теперь небо опустилось, провисло низко, и было оно серое, словно затянутое тусклой мешковиной.
И с него, с этого безрадостного неба, сыпались мелкие, почти неощутимые капельки, скорее, даже не капельки, а пыль, мельчайшая водяная пыль.
Это было так дико, так невообразимо нелепо! Первенство Европы по конькам, зима — и вдруг, невесть откуда, дождь?!
— Такие пироги… — сказал Андрей.
Виктор глянул на трибуны. Зрители сидели нахохлившись, прикрывшись газетами, подняв воротники. Зонтов вот только не было. А то б совсем весенняя картинка.
— Все равно, — хрипло пробормотал Виктор. — Все равно… Я обгоню Ильина.