Поединок
Шрифт:
Но зачем? Зачем этот человек использовал Грега? Если бы она поверила, если бы она теперь считала, что именно Грегори ее похитил и мстит Скорпиусу...? Что бы это изменило? Ведь он не знает о ментальной нити между ней и Ксенией, не знает, что она может сообщить кому-то другому имя похитителя... Зачем тогда он показал ей это лицо?
Отомстить. Не только Малфою, но и Грегори. За что? Получается, этот человек знал хорошо обоих.
Слизеринец? Или кто-то из аристократических кругов? Или и то, и другое?
Лили поднялась
Но каким образом даже это может причинить вред Грегу? Думай, Лили, думай.
Ей казалось, что если она найдет ответ на этот вопрос, то поймет, что же дальше, что же ее ждет.
Но ведь не может же он ее выпустить! Если он рассчитывает, что она кому-то расскажет о Грегори, значит, у нее будет такая возможность. Пусть небольшая, но будет...
Или же этому человеку просто важно, чтобы она, Лили, думала, что во всем виноват Грег. Чтобы она его возненавидела, испугалась. Почему? Ведь опять же — Грегори об этом не узнает...
Но, может быть, этому человеку достаточно того, что он об этом знает? Знает, что кто-то разуверился в чести и добропорядочности Грега? Такая мелкая пакость... Вроде как мимоходом получить и это удовольствие....
Но зачем тогда он рассказал свою историю? Потому что не боится, что ее узнает кто-то другой?
Столько вопросов, а ответов нет.
Лили снова села, уставившись на стену. Нужно как-то передать все это Ксении — в следующий раз, когда она коснется сознания Лили. Нужно, чтобы она смогла прочесть историю этого странного человека, который живет чужой жизнью и рушит чужие жизни.
Маркус Деверо.
Кто эта девушка, которой играл Малфой? Лили не очень много знала о прошлом Скорпиуса — до того, как он стал частью ее настоящего. Она никогда не расспрашивала ни брата, ни мужа (мужа...) о том, что они творили в школе. Она и так знал многое и не желала знать больше, тем более о девушках Скорпиуса.
С кем он встречался? С кем ходил на балы? Она не помнила этого...
Она знает историю похитителя... Зачем?
Ответ был один, но Лили боялась о нем думать. Возможно, этот человек устал и хочет, чтобы его нашли? Чтобы его остановили? Чтобы Малфой его нашел и посмотрел в его глаза?
Но ведь это будет верная смерть, похититель не может этого не понимать, если он настолько хорошо знает Малфоя.
Мерлин, я ничего не понимаю, так все сложно! Я не могу понять мотивов и поступков этого человека!
Ксения, где ты? Что с тобой? Сможет ли тебе помочь все то, что я тебе расскажу? И мне — помочь? Если не будет уже слишком поздно.
Рассказывать ли о Греге, или спрятать это имя, это лицо глубоко внутри себя? Малфой бы что сделал?
Он бы потребовал все, что она знает. Каждую мелочь.
Но
Зато у него, возможно, появится шанс найти ее.
Найти ее прежде, чем этот человека убьет ее.
Лили испугалась этой мысли: впервые она осмелилась подумать об этом. Иначе зачем бы ему рассказывать о себе так много?
Может, он солгал? Нет, это не было похоже на ложь, слишком сложно для лжи...
Голова раскалывалась, она чувствовала себя очень уставшей...
Сон пришел незаметно, будто накрыл волной — дурманящей, холодной, нежеланной, но необходимой.
Во сне тоже не было желанного покоя. Она брела в пустой, совершенно пустой серой комнате, никак не находя ее конца. Внутри было неприятно морозно. И так же пусто. Серые, безликие стены.
Она шла, потому что сзади ее подстерегал уже мрак. Она не знала, почему, но она его боялась, этого мрака, прижимая к груди холодные руки. Так было теплее, потому то внутри нее еще сохранялась частичка чего-то теплого. Даже горячего. Но это было такое крошечное тепло, что тьма грозила поглотить его, растоптать, стереть, уничтожить. И девушка вся сжималась, еще крепче прижимая к себе руки, не желая отдавать тьме эту частичку. И она шла, с надеждой глядя вперед, но там был лишь серый мрак... Позади — темнота.
И лишь внутри еще что-то светилось и давало надежду.
— Мама,— почему-то шептали губы, призывая на помощь родного человека. Почему-то казалось, что вот тут, в этом сумраке, только мама и сможет помочь — как в детстве, когда она отгораживала Лили от детских кошмаров.— Мама...
И она откликнулась, может, потому что Лили очень сильно хотела ее услышать. Пусть не увидеть — хотя бы услышать. И в рыжей вспышке волос она узнала ее, маму, так давно потерянную, но навсегда сохраненную внутри — там, где еще сохранялось тепло.
Рыжее тепло. Серебряное тепло. Зеленое.
— Мама...
Она не могла разобрать слов, но была рада их слышать. Она бросилась вперед, натыкаясь на серые стены. Она искала — но не знала, что.
— Главное внутри.
Она поняла это, она услышала маму.
— Но что там, внутри, мама?
— То, что ты ищешь. Ответы.
— Но...
— Главное — внутри, это вечно,— повторил голос, и Лили поверила: все будет хорошо, огонь внутри выстоит и выведет ее отсюда.
Ведь ей пообещала мама.
Она проснулась резко, внезапно, словно чего-то испугавшись. Села и тут же увидела поднос на столике у кровати.
Да, она была голодна.
Девушка подошла к подносу и взяла яблоко, надкусывая его. Из головы не шел этот странный сон. Да и все было странно, все.
Если ее кормят, значит, не хотят убивать. Хотя... Может, отравить?
Лили даже фыркнула от этой мысли — как это глупо-драматично прозвучало даже в ее голове. Скорпиус бы хохотал пару часов. Только он так умел хохотать...