Поэт и проза: книга о Пастернаке
Шрифт:
5. Болезни органов кровообращения, а также кровотечения:нарушение сердцебиенья, пустые сердечные сумки, опавшая сердечная мышца, грудная жаба, аорты лихорадит, «в капиллярах ненастье», малокровье; разбрызгивание крови, распоротая в кровь мякоть, все в крови.
Как мы помним, от сердечной болезни погибает Живаго, который не смог открыть «окно» трамвая: «Он продолжал попытки и снова тремя движениями вверх, вниз и на себя рванул раму и вдруг ощутил небывалую, непоправимую боль внутрии понял, что сорвал что-то в себе,что наделал что-то роковое и что все пропало» [3, 484]. С преодолением сердечной болезни связано ощущение «второго рождения» самого Пастернака ( Опять опавшей сердца мышцейУслышу и вложу в слова) — таким образом, именно «шаги будущности» не успел сделать Живаго (сделал шаг, другой, третий, рухнул на камни и больше не вставал[3, 484]), в отличие от своего «творца». В этом отношении интересны письма Пастернака января 1953 г. (когда поэт сам попал с инфарктом в больницу), которые корреспондируют с его стихотворением «В больнице» из книги «КР». Во всех этих текстах фигурирует «окно», через которое поэт-художник устанавливает связь с миром и Богом. Из письма же В. Ф. Асмусу (3 марта 1953 г.) узнаем, что этим «окном»в метафорическом смысле был для него «неотделимый (от
6. Болезни нервной системы:головокружение, мигрень, икота, неврастения, обмороки, паралич, эпилепсия, судороги; бессилие, усталость; нарушения сна, бессонница.
Именно бессонница изводила Пастернака в 1935 г., особенно во время зарубежной поездки, делая его, как он писал жене, «полубезумным, измученным недосыпаньями неврастеником» [Письма 1993, 95]; болезнь же свою он воспринимает (плача в сновиденье) как «колдовскую силу», которая отнимает от него З. Н. Пастернак «не только как жену и женщину, но даже как веянье простой мысли и спокойного здоровья» [Там же, 96] [105] .
105
Это сочетание «колдовства», «болезни», «сна» и «возврата сил» мы найдем и в «Сказке» из «Стихотворений Юрия Живаго», которая первоначально была задумана как колыбельная.
Мы знаем, что «грамматику бессонницы» Пастернак изучил еще по пушкинским «Стихам, сочиненным ночью во время бессонницы» и по блоковскому стихотворению «Над озером» («С вечерним озером я разговор веду…») — ср. у Блока: И я, и все союзники мои: Ночь белая, и бог, и твердь, и сосны… <…> И в комнате моей белеет утро.Мы имеем в виду пастернаковское стихотворение «Марбург» (1916, 1928) со строками Чего же я трушу? Ведь я, как грамматику, Бессонницу знаю. Стрясется — спасут. Рассудок? Но он — как луна для лунатика. Мы в дружбе, но я не его сосуд(первая редакция), где в роли «бессонницы» выступает шахматная «королева». Еще раз «Бессонница» настигает поэта в знаменательном 1953 г. (Который час? Темно. Наверно, третий. Опять мне, видно, глаз сомкнуть не суждено),когда вновь появляется «окно», но в него уже «тянет холодом» и одиночеством, и лишь затем приходит осознание некоего «белого», как утро, «ты»: Неправда, ты Всей белизны своей сквозной волной Со мной.
При этом нельзя не отметить особую семантическую и композиционную функцию «сна» у Пастернака: «сны» сопровождают болезни и состояния смертельной усталости его героев, и прежде всего доктора Живаго. Концептуально же «сны» выносят на поверхность всю творческую «лабораторию» как автора, так и героя романа «Доктор Живаго»: с ними связаны прозрения Юрия Андреевича, иногда граничащие с галлюцинациями, и его переходы от одного этапа жизни к другому (см. [Бертнес 1994, 368]). Ср., например, одну из записей в дневнике Живаго, которая затем продолжается рассуждением о природе сновидений: «Все усиливается головная боль. Я плохо спал. Я видел сумбурный сон,один из тех, которые забываются тут же на месте, по пробуждении. Сон вылетел из головы, в сознании осталась только причина пробуждения. Меня разбудил женский голос, который слышался во сне, которым во сне оглашался воздух. Я запомнил его звук и, воспроизведя его в памяти, перебирал мысленно знакомых женщин, доискиваясь, какая из них могла быть обладательницей этого грудного, тихого от тяжести, влажного голоса. Он не принадлежал ни одной <…>. Я не раз замечал, что именно вещи, едва замеченные днем, мысли, не доведенные до ясности, слова, сказанные без души и оставленные без внимания, возвращаются ночью, облеченные в плоть и кровь, и становятся темами сновидений, как бы в возмещение за дневное к ним пренебрежение» [3, 280–281]. В действительности же вскоре в юрятинской библиотеке Живаго встретит Лapy, «голос» которой излечит библиотекаршу, а впоследствии и самого доктора не только от простуды, но и от нервной настороженности [3, 288–289]. Этот голос, «физически ощутимый» доктором во сне, в «дневной» жизни Юрия ознаменует начало его реального романа с Ларой.
7. Психические расстройства:истерия, помрачение ума, состояния бреда, галлюцинации.
8. Симптомы общего недомогания:озноб, лихорадка, жар, испарина, капли холодного пота, горячка, «сгорание от жажды».
9. Болезни внутренних органов:жжение желчи, жаркая изжога, миазмы, эхинококк печени и др.
10. Нарушения целостности и формы костей, суставов:рвутся суставы, «стужи сухожилья», вдавленные костяшки, вывихи, хромота, лом в кости.
11. Травмы:размозженные головы, расплющенные, изломанные, стиснутые и т. п. органы; шрамы, ссадины, рубцы.
12. Болезни кожных покровов:опухоли, воспаления, налеты, язвы, нарывы.
13. Инфекционные заболевания, в том числе «детские болезни»:столбняк, бешенство, малярия, чума, тиф, черная оспа, проказа; скарлатина, корь, дифтерит, коклюш; грипп, ангина.
Отметим, что пункты 11, 12 и 13 тесно связаны между собой. Поэт проявляет особое внимание к «нательным проявлениям болезни» (ср. описание симптомов кори у Жени в «ДЛ»: «Она провела две недели в жару, густо по поту обсыпанная трудным красным перцем,который жег и слипал ей веки и краешки губ» [4, 68]), а также их возбудителям (бациллы, стафилококки и др.). Описания «физических повреждений», ноющей боли суставов [106] и кожи («чувство безобразной толстоты мешалось с ощущеньем укуса.Будто пламя, раздувшее ее, было влито в нее летней осой» («ДЛ», [4, 68]), создающие впечатление разрушения внешнего слоя и проникновения боли «вовнутрь», парадоксальным образом выводят болезнь на поверхность «тела» текста, сигнализируют о ней, и этим создается эффект освобождения от нее (подробнее о болезни Жени см. [Faryno 1993]). Точнее, ощущение «ломоты», которое все время сопровождает Женю (и некоторых других героев), создает особое преломление ее виденья (всего, что «ломится в жизнь» — ср.: «за ужин ломящийся день»[4, 43]) — и «ломается в призме», что, собственно, и превращает прозу Пастернака в поэзию. Ср. в «ДЛ»: «Тупо, ломотнои тускло, как бы в состоянии вечного протрезвления, попадали элементы будничного существования в завязывающуюся душу» [4, 51–52] [107] .
106
Ср.
107
Ср. отражение этого состояния в природе: «[Сумерки] напрягают глаза,землю ломитот ранних фонарей и огня в домах, как ломит головупри долгих ожиданиях от тоскливого вперенья глаз» [4, 71].
Что касается основ «здорового образа жизни», то они связаны у Пастернака с «инстинктом самосохранения», «вылечиванием тоски», «просыпанием» и «прозрением». В связи с этим значимым оказывается то, что и «физиологическая зрелость» Жени, и ее переживания насчет смерти Цветкова происходят в присутствии некоего «доктора». Так, после того как Женя Люверс (имя Женяпаронимически связано с жизньюи женщиной)рассказала матери «про это», перед ее глазами оказываются «уезжающая француженка, горничная и доктор, омытые, обеззараженные светом»[4, 43]. По неопубликованным отрывкам «ДЛ» можно обнаружить, что сам Пастернак сомневался «в правильности границ, положенных врачом материализму писателя» [Пастернак 1982, 474]. Поэтому поэт так и стремился «дематериализовать» свою прозу, показывая «почти физическую обнаженность всего душевного состава» растущей Девочки. Полностью постичь подобную «голую душевность» сможет только доктор Живаго. Именно его Пастернак наделяет особой врачебной интуицией, которая и есть «цельное, разом охватывающее картину познание» [3, 402] (см. также 2.1.1). Недаром в романе в один ряд выстраиваются глаголы лечить, писать, мыслить, изучать.Ср. в дневниковых записках Живаго (часть «Варыкино»,главки 1–9): «Что же мешает мне служить, лечить и писать!»[3, 282] и далее: «Всю жизнь он [Живаго] что-нибудь да делал, вечно бывал занят, работал по дому, лечил, мыслил, изучал, производил»[3, 389]. Не случайно поэтому, что основными занятиями героя являются медицинаи литература.Совмещать их помогает Живаго сводный брат Евграф, имя которого в переводе с греческого означает ‘хорошо, благородно пишущий’. Ср. в тех же записках Живаго: «Перед исчезновением [Евграф] обещал облегчить нам ведение хозяйства, так, чтобы у Тони освобождалось время для воспитания Шуры, а у меня — для занятий медициной и литературой»[3, 285].
Так Пастернак раскрывает «благодетельную и скрытую пружину» [3, 285] своего творчества, причем Евграф появляется в жизни Живаго два раза в очень знаменательные для его физического состояния моменты. Первый раз — во время «телесной» болезни самого доктора — тифа (и помогает ему, преодолевая смерть, писать поэму о воскресении) [108] , второй раз именно тогда, когда, не имея никаких медикаментов, Живаго все-таки уступает на «Помилосердствуй»крестьянина, больного «волчанкой» (с явными признаками кожных, нательных воспалений, а на самом деле красная волчанка поражает сердце, легкие и нервную систему) и про себя проговаривается: « Что делать? Сердце не камень» [3, 284]. Отметим, что незадолго до этого в дневнике появляется запись Живаго о диагнозе собственной болезни, которая предвещает скорую смерть: «Весь день перехватывает дыхание где-то у гортани. Плохо мое дело. Это аорта. Первые предупреждения наследственности со стороны бедной мамочки, пожизненной сердечницы.Неужели правда? Так рано? Не долгий я в таком случае жилец на белом свете» [3, 280]. В этом смысле неслучайным оказывается совпадение внутренней формы болезни «волчанка» со словом «волчонок» — именно с ним сравнивается маленький Живаго, стоящий на могиле матери, которая умерла от болезни сердца: «Если бы таким движением поднял голову волчонок,было бы ясно, что он сейчас завоет. Закрыв лицо руками, мальчик зарыдал» [3, 7]. Так скрытое становится явным и материализуется в текст записей, которые после появления Евграфа заканчиваются. При этом, пораженный сердечным приступом, Живаго в конце романа подает именно «на камни».
108
Подробнее о роли и значении Евграфа в жизни (и творчестве) Живаго и в романе см. в работе [Faryno 1990].
Однако в общей художественной системе Пастернака все-таки преобладает концепция «здорового образа» жизни. Напомним, что врачебная интуиция с особой силой обнаруживает себя у Живаго как раз в момент рождения его первого сына Шуры. Не случайно поэтому, что паронимической аттракцией в поэтической системе Пастернака связаны «здоровье и роды» — так образуется пересечение идей «выздоровления» и «второго рождения» — ср. в варианте стихотворения «Анне Ахматовой»: И хмурит брови странная Нева, Срываясь з амост в роды и здоровье.Исцеление человеческого организма достигается, по Пастернаку, также полной гармонией с природой: И вот, бессмертные на время, Мы к лику сосен причтены И от болей и эпидемий И смерти освобождены(«Сосны»).
3.4. «С земли и неба стерта грань…»
(Поэтика художественного пространства у Бориса Пастернака)
Пастернак — поэт, который стремился максимально гармонизировать окружающий его мир. Вот почему способ представления пространства у Пастернака предельно приближен к естественному: в нем не обострены, а, наоборот, размыты противопоставления верха и низа (и соответственно высокого и низкого, земногои небесного), внутреннего и внешнего. Пространство Пастернака «сквозное», насквозь проницаемое, и оно постепенно все более раскрывается читателю очень необычным для обыденного восприятия образом. Как написал сам поэт в своей последней книге стихов, оно распахнуто все вглубь, все настежь.Причем у зрелого Пастернака время получает пространственную интерпретацию: Так, распахнувшись в глубине Сквозным пролетом, Предстало будущее мне За поворотом.<…> Оно раскинулось, как бор, Дорогой настежь(варианты к книге «Когда разгуляется»). То же ощущение «будущего» прочитывается и в эпилоге романа «Доктор Живаго», причем сознание проникновения времени в открытое пространство настоящего присваивается прежде всего книге стихов Юрия Живаго [109] : «Состарившимся друзьям у окна казалось,что эта свобода души пришла, что именно в этот вечер будущее расположилось ощутимо внизу на улицах,что сами они вступили в это будущее и отныне в нем находятся. <…> И книжка в их руках как бы знала все этои давала их чувствам поддержку и подтверждение» [3,510].
109
Ср. замечание П. А. Йенсена [2000, 162] об организации романа «Доктор Живаго»: «Прошлое становится настоящим, в двойном смысле, как в смысле времени, так и в смысле пространства».