Поэты пражского «Скита»

Малевич Олег Михайлович

КУПАЛЬСКАЯ НОЧЬ

За нами город вдалеке Вертел ночные карусели, В овражном дымном молоке Костры веселые блестели; Звенели песни, и подчас Рождалось эхо, кликам вторя, И, опоясывая нас, Текли негаснущие зори. Над туманными росными влагами, Над дымящимися оврагами, Над костром стоим на горе, В полуночной горим заре. Вот ножами-мечами высокими Голубой поднялся огонь, Облизал серебристые локти. Укусил золотую ладонь. Я тебе говорю, земля: «Эту ночь меня взять нельзя, — Весь я — влаги и тьмы игра. Эту ночь ты — моя сестра». И тебе говорю, огонь: «Эту ночь ты меня не тронь, — Я от светов и зноя взят. Эту ночь ты — мой милый брат».

Узловат и черен, Роет землю корень, Светел и лучист, Ищет солнца лист; Ночи середина — Жизни половина. Я построил для сестры Великанские костры. Ты приди, сестра, ко мне — Встало пламя, как во сне. Воздух тепел, тих и мглист, Пахнет тленьем старый лист. На дыбах мой верный конь, Я склоняюсь — как сквозь сон, То же делает и он; Вправо, влево, вслед за мной; Я вскочил, и он — прямой. Я кружусь — и в тот же миг Мечет искры мой двойник, Весь пылая. И по мхам Белки скачут здесь и там. Прячут в кочки и кусты Ярко-рыжие хвосты. Ты не примешь ли, сестрица, от меня Золотого, вороженного коня! Свой облачный невод Колышет белок, И дышит сквозь плеву Лучистый желток; И плывет, плывет яйцо, Плоское, сквозистое. В темноте зовет лицо, Жаркое и близкое. Благослови, Господь, Светлую плоть На радость, на справу — Одол над отравой Зрачка косого И ждущего. Соска стерегуще Тугого. Смолкли игры и зовы, И свершилися краткие ловы; Только прозрачные моря В розоватом пару горят. И шумят, шумят дожди Рдяно-солнечные, И растут хвощи До подоблачья; Золотит их слизь, И ползущая Шевелит их жизнь.

ЗИМНЯЯ

И еще ресницы в нитях сна Путались. Над черными домами. Испита колючими снегами. Индевела мерзлая луна. Утренело… но взыграли тени Жемчугом и хрупкой бирюзой, И, сверкнув сапфирною звездой, Из страны недавних сновидений Куколка фарфоровая тонким, Ласковым скользнула башмачком. Хрустнуло крылечко, и смычком Повела далекая поземка. У калитки, скрипнувшей едва. Звякнуло кольцо, и все умолкло; Только, охорашиваясь, елка Отряхнула иней с рукава. Бубенец поет. Во льдистой стуже, В бельмах наплывающего дня, Лебединой жалобой звеня, Девушка коней ласкает вьюжных. И взметнулись на полях белесых Пряжи кос и сгибы горьких рук. И бормочут быстрые полозья Песенку о вечности разлук.

ОСЕННЯЯ

Маленький я, маленький По ельнику хожу, В моховых проталинках На рыжики гляжу; Хрупенькие крышечки Чутеньки торчат, Закрывают рыжики Деток и внучат. Сойки оголтелые, Споря, пронеслись. Хвойка отлетела На брусничный лист… Стану сам я крошечным, Тихий и простой. Сяду у лукошечка Под березой той; Тонкой паутинкою Обовьюсь, и пусть Ладаном полынным Льется с поля грусть, Схимою целительной Никнет тишина, Светлые обители Выросли со дна. Вон, гляди — узорами Хрупко истонясь, Веет над озерами Рощ иконостас; Сны золотодремные Ронит, рогозя, Темные, огромные, Скорбные глаза. «Вышгород». 1998. № 6

ВИДЕНЬЯ

Сегодня влага, блеск и зной Слились во мглистый хмель, Смеется озеро в окно. Заводит сад качель. Медлительно — прилив, отлив — Качает угол тень, И занавеску шевелит Иной какой-то день; И пахнет горница моя Смолистою сосной, И странный слышу голос я За тонкою стеной. Вот сердце — льдинкою в груди — Знакомый шаг, и вдруг Дверь

настежь… С солнцем… О, войди. Войди, мой нежный друг. Но двери этой нет в стене (О, холод пустоты…). В какой нездешней глубине Меня коснулась ты. Ужели напрягалась вновь, Чтоб в этот мир войти? Иль знак дает твоя любовь Мне об ином пути? Не знаю… Комната глуха, День груб и шумно дик… И все спадет, как шелуха, В какой-то вечный миг…

В ДОЖДЬ

Низкие быстрые тучи Над перезябшими избами, С черной соломы колючими В лужу ударило брызгами. Морщится лужа, и слякоть Густо ползет во все стороны… Что же нам злиться и плакать — Жили, любили, а все равно Сгинем; и будет с издевкой дергаться дикими взмахами из-за плетня на веревке мокрая чья-то рубаха… «Вышгород». 1999. № 6

СЕВЕРИК

За болотиной бор — На бугре бугор. В нем (кто бывал?) Ель да увал. Ушастою рысью По чаще прысни, Векшею цепкой С ветки на ветку, По камню — Мышью — На самый кряж. Всех выше Горюч и сед. Над ним — сосна Тысячу лет. Соколий лёт — Сто верст размёт С кряжа. На ветер Синий, В озерью пряжу, В речную петель На бурой глине. Встал от морей Широковей. Галочьей рябью, Чешуйной зябью. Сверкнул и дунул Над миром Божьим. Что струны. Напружил вожжи. В лохмотьях туч Разжал ладони, — С круч Под обрывы Помчались кони Косматогривы, Сереброзубы Подковами — В озерью звень, Взбуровили Осенний день. Эй, гей, — я жалобы деревень, Где мужики сидят, что грузди.

ТРОПОЧКА

Проследилась, перевилась. Звездной пылью пропылилась На земной коробочке Человечьей тропочки. Все мы бродим и не знаем, Что тропинки проминаем, Чья в росе слезиночка У моей тропиночки. Миленький, а ты не ведал, Что пройдешь со мною следом По моей тропиночке, У моей слезиночки.

«Как на снежном на юру…»

Как на снежном на юру. На железном на ветру Встала вьюга на хвосты. Смяла черные кусты, Перекрутами дымится. Кто-то в поле мчится, мчится. Через ветер, через ночь. Колокольчику невмочь: Захлебнулся, закружился, Оторвался, покатился По опушке на сумёт, Там и сгинет, пропадет. Сразу станет тишина, Глянет байная весна, Зацветает сон-трава. И в лазоревом тумане На далеком океане Поднимаются со дна Золотые острова. «Вышгород». 1999. № 6

«Вдоль по гребню катится телега…»

Вдоль по гребню катится телега. Пыль струится из-под колеса, И уходят с вольного разбега Вниз поля, овраги да леса. И плывут широкие просторы. Льется в них упругих зноев ток; Льнет ко мне, тихонько с ветром споря, С легких плеч струящийся платок. Милый друг, ведь счастье вот такое: Чуть грустя, любить издалека. Долгий день в торжественном покое К вечеру готовит облака.

ОБОРОТЬ

По-над пашеньем на взгорье — не седые собирались ведуны, — замолились моховые валуны золотому вечеру над морем. Изначальные открылись времена, на пол-неба теремятся терема, а над морем хмелевые вздроги; заветрели на просторе корабли, за — червонили седые короли на высоком теремном пороге. Расстилаются багряные ковры, закликаются пресветлые пиры. И — не месяцы метнули якоря над крыльцом в косые черепи — цы — поднимаются, парчою серебрясь, королевичи в жем — чужные светлицы.