Поезд для Анны Карениной
Шрифт:
– Сейчас. Он притормозил так...
– А лучше коньячку, – сказала Ева, доставая пачку сторублевок.
– Один момент! – Он убежал очень быстро.
Ева обвела взглядом стоящую перед ней иномарку. Где это может быть? Ведь Хмара не мог запрятать блок так, чтобы разбирать, доставая его, машину на запчасти!
– Ты почему в органах? – спросил вдруг Илья Ильич.
– Больше ничего не умею делать, – вздохнула Ева.
– Ничего себе!.. Больше ничего. Вот ты сейчас злишься?
– Почему? Нет, не злюсь. Просто решаю задачку.
– А если не найдешь, разозлишься?
Ева повернулась
– А я как разозлился! Меня даже пот прошиб, вот как! Куда я только это не тыкал. Никуда не подходит! В силу неизвестности предмета я решил его пока конкретно не описывать и не применять в качестве улики. – На протянутой Еве ладони лежал небольшой, похожий на пейджер предмет.
– Спасибо. – Ева встала, забрала блок и пожала горячую руку. – У вас температура. Хотите, вместе послушаем?
– Упаси боже! – Илья Ильич замахал руками, открыл рот, некоторое время стонал, набирая воздух, потом оглушительно чихнул. – Два года до пенсии. Да! Ты коньяк его не пей. Гадость, постарается по дешевке в киоске цапнуть. И на закуску обязательно принесет икру. Отвратительное сочетание. Пошли лучше ко мне обедать.
– В силу сложившихся обстоятельств... – начала Ева и засмеялась. – Времени в обрез. Меня дома дети ждут, а еще с этой дамочкой разговаривать.
– Тебе спешить некуда. – Илья Ильич грустно кивнул, заметив удивление Евы. – Аэропорт закрыт. Специальное распоряжение. Вся военная техника отбыла конкретно в военные части. Твой самолет тоже улетел. Он приписан к десантникам, его отправили в военную часть возле Иликура. Конечно, если ты до Иликура доберешься и покажешь распоряжение московского начальника военного округа, тебе его отдадут. Но проще подождать два дня. Будет гражданский самолет. С двумя пересадками авось доберешься.
– А что это такое происходит?
Военные отсоединяются, – коротко объяснил инспектор, опять замахал руками, набирая воздух, но не чихнул, – будут свободными и независимыми.
– Это же бред!
– В силу сложившихся обстоятельств данным словом можно охарактеризовать любое проявление политической активности.
– А до Иликура – на поезде? Илия Ильич покачал головой:
– Нет. Поезда не ходят, всесоюзная забастовка на три дня. Часа за четыре, может, доберешься на телеге. Ты глазищи не таращи, у меня от твоих глазищ мороз по коже.
– Это не от глазищ, это от температуры! Где я возьму телегу?! Да вот же, автобусы ездят, машины!
– Телегу я тебе найду, а на машине ты туда не проедешь. Дожди шли сильные. Дорогу развезло. От Подпяток ничего не проедет, кроме телеги. Ехать лучше на ночь, ночью местные боятся и не высовываются. А оружие у тебя есть.
– Где я? – спросила на всякий случай Ева.
В силу сложившихся обстоятельств, избегая ненормативной лексики, могу сказать, что мы все в одном и том же.
Длинная палочка сандалового дерева тлеет на керамической тарелке. Удушающий запах от тонкой струйки дыма, спертый воздух с примесью дорогих духов в небольшой, заставленной мебелью комнате. Ирина Акимовна сидит в огромном кресле, как в пещере, завернувшись в атласный халат.
– Пьешь? – спросила вдруг Ирина, чуть пошевелив голыми пальцами ног.
– Пью, – пожала плечами Ева, – сейчас не хочу. Хочу поговорить.
Ирина вздыхает, закрывает глаза, отчего ее лицо словно гаснет, и надолго замолкает. Ева тоже не спешит с вопросами.
– Куришь? – спрашивает Ирина.
– Редко. Хорошую слабую травку.
– Вот – бесконечная звезда. Она не светит, она тлеет. И загореться не умеет. Судьба? Бессмертна навсегда... – Ирина открыла глаза и спросила, приглушив голос:
– А ты из какого отдела?
– Особо тяжкие, – с облегчением вздохнула Ева. Она перепугалась, что Ирина Акимовна впадет в истерику или захлебнется стихами, изображая накатившее вдохновение.
– Странно. При чем здесь органы внутренних дел? Мой охранник из ФСБ.
– Был, – уточнила Ева. Они помолчали.
– Как ты отбиваешься от мужиков? – вдруг поинтересовалась Ирина Акимовна.
– По-всякому. Чаще – играюсь. В большинстве своем мужики предсказуемы и логичны. Играть с ними – как сверяться с учебником.
Ирина отпустила коленки, подняла голову и посмотрела на Еву с пристальным удивлением.
– Ты его видела? – спросила она шепотом. Ева кивнула и усмехнулась.
– Полный улет, – сказала она. – Подозрительно хорош. И как он в постели?
Ирина Акимовна встала, нащупала на столике сигареты, не отводя от Евы напряженного взгляда; закурила.
– А он тебя видел? – спросила, глубоко затягиваясь.
– Не знаю. – Ева пожала плечами. – Мне в двух словах рассказали, что он появился несколько дней тому назад, издатель, богат, устроил показательные выступления при всех в опере.
Ирина вдруг резко затушила сигарету, взяла небольшое настольное зеркало, подошла к Еве и встала напротив.
– Видишь себя?
Ева почувствовала у нее приближающуюся истерику.
– Ну и что?
– Полный улет. Подозрительно хороша. Как ты в постели?!
– Давай без сцен, – устало попросила Ева.
– Никаких сцен. – Ирина опять закуривала. – Все банально. Пошло и банально. Мы сговорились. Конкретно для оперы. Он должен был устроить этот спектакль с паданием на пол, признанием в любви, прокушенной губой. Мальчик сыграл отлично.
– А смысл? – Такого Ева не ожидала.
– Смысл... Я умею режиссировать внимание и восторг к себе.
– А ему это было зачем надо?
– Спроси сама, – предложила Ирина, – заодно и определим, кого выбирает мужчина. Такой неотразимый! – повысила она голос. – Нет, я серьезно. Ты, я – и он?
– И если этот красавчик выберет тебя... – Ева задумчиво прикусила губу, – ты будешь считать, что щелкнула по носу такую, как я, неотразимую, да? Тебя один мой внешний вид доводит до истерики. Хотя как умная сорокатрехлетняя русская женщина ты должна понять. Мужчина – примитивен и, как игрок, он почти во всех случаях заранее оговаривает условия игры или намекает! Мы станем рядом перед зеркалом, хочешь – разденемся наголо. Ты только что самоуверенно заявила, что он выберет тебя. А теперь ответь самой себе почему?!