Поезд до Дублина
Шрифт:
– Не знаю, – Сирша слегка качнула морковным каре – она недавно подстриглась. – Мода эта вообще странная. Но наряды у них классные, у йогов. Я б купила – дорогие только, наверное.
– Наряды красивые, ага, – я видела йогов по телевизору, откуда как раз постигла технику отделения души от тела, и конкретно в этом пунктике была полностью согласна с подругой. – Но медитация всё равно – бред.
– Бред – не бред, хочу в Индию, когда вырасту, вот! – преисполненная решимости, Сирша со стуком приземлила уксус на стол и, кажется, только сейчас обратила внимание на то, чем мы, собственно, занимались вот уже около десяти минут. – Соус, кстати, готов.
– Пошли, – я накинула старую спортивную кофту Лу, и мы вместе направились на задний двор, к курятнику.
На улице уже потихоньку смеркалось, и дождь от однообразной скуки начинал сдавать позиции, оставшись лишь в озорных капельках на ветках деревьев, которые то и дело попадали за шиворот, да в крохотном ручейке, журчавшем по оплетённому лозой водостоку. Мы предусмотрительно надели резиновые сапоги, поэтому насквозь мокрая, наполовину пожухлая, но местами сохраняющая привычный малахитовый оттенок трава была нам не страшна.
– Сейчас слизняки выползут: как раз дождик прошёл, – с лукавой улыбочкой припугнула меня Сирша. – По ноге тебе заползут – и в сапог! – она зловеще, как ведьма из мультфильма, расхохоталась. Однако я всё-таки постаралась сохранить невозмутимость в лице.
– А я их уже не боюсь! Когда мелкая была, боялась, а сейчас – нет. Так что даже не пытайся.
Если честно, немножко я всё же приврала. Конечно, прилюдно я всегда утверждала, что по-настоящему страшной величаю только щекотку, вдобавок, природу я любила до безумия, но слизни любых пород и разновидностей, как ни бывало бы мне за то стыдно, являлись моим слабым местом. Мне становилось не по себе от одного их вида, а когда я была ещё ребёнком, Грейди любил пугать меня, гоняясь за мной со слизняком в руке. Поэтому и сейчас я еле сдерживалась, чтобы, как в детстве, не заверещать и не начать отплясывать, как на Дне Святого Патрика, только бы у брюхоногих не было шансов добраться до моих икр.
Между тем из сарая раздавались привычное квохтанье и тяжёлая поступь миссис МакКоннор. Видно, она нешуточно устала за рабочий день, и бороться с курами ей было уже в тягость.
– Цыц, зараза! Побегаешь мне тут ещё… – донеслось до наших с подругой ушей. Уже явно не такой бодрый, как поначалу, и даже весьма сердитый голос сопровождался ультразвуковым визгом и топотом кожаных, когтистых лапок по дощатому полу.
Мы с Сиршей многозначительно переглянулись и подошли ещё чуть ближе, чтобы уже спокойно схватиться за дверную ручку и проскользнуть внутрь небольшого помещения.
А в сарае тем временем разворачивалась настоящая баталия. Бедная жёлтая курица, отчеканивая какой-то одной ей известный ритм, на огромной скорости носилась по периметру загона, попутно сшибая с ног всех остальных птиц, которые с криками бросались в стороны, стоило только к ним приблизиться миссис МакКоннор. Она, красная, как спелая земляника, преследовала несчастное животное и то и дело норовила его сцапать. Однако из раза в раз юркая птица выворачивалась из протянутых рук и давала дёру с удвоенной скоростью.
Завидев нас, миссис МакКоннор на ходу махнула рукой в знак приветствия и, пробормотав что-то про «Я сейчас…» вновь припустила за своей целью. Сирша недоумённо воззрилась на мать и после пары секунд размышлений задала вполне резонный в данной ситуации вопрос:
– А почему именно эту курицу? Есть же другие.
Тогда Бронвин МакКоннор, утирая с лица капли пота, хоть в помещении было не так уж и жарко, наконец затормозила перед нами, чтобы объяснить
– Остальные несушки, а эта никак не несётся. Мы с бабушкой и так, и эдак пробовали – нет яиц и всё. Ты же помнишь, Сирша, за соседом даже ходили. У них все куры яйца приносят: они, говорят, штуку особую знают. Ан – нет. С этой что особая, что не особая – всё бесполезно…
– Угу, – Сирша кивнула и сделала полный оборот глазными яблоками, чтобы показать, что ей всё понятно, и она придерживается того же мнения. Почему-то моя подруга всегда выражала так своё согласие.
А я в свою очередь попыталась прикинуть, чем закончится эта история. Однако долго думать даже не пришлось.
Потому что, видно, сыграл эффект внезапности, а может, птица просто устала от долгой погони. В любом случае, когда миссис МакКоннор резко обернулась, а кудахчущая масса бросилась врассыпную, одна из кур так и осталась стоять на месте.
Это была та самая жёлтая курица. Та, что не давала яиц. Та, которой, наверное, не было места у них, у несушек.
Когда Бронвин МакКоннор осторожно, чтобы не спугнуть, подошла к ней и протянула руку, птица сделала только слабое движение в сторону – видимо, у неё и правда не осталось сил. Тогда крепкая ладонь в мгновение ока цапнула курицу за шею, а ту словно прошило разрядом тока – крылья взвились кверху и затряслись, как в припадке, а ноги вытянулись в струнку и подкосились. Только после этого животное будто ожило и принялось колотить телом и конечностями всё вокруг, до чего только можно было дотянуться. Курица, кажется, предприняла последнюю попытку вырваться на волю.
Но не тут то было. Быстро, отработанным движением, миссис МакКоннор вместе с отчаянно бьющейся птицей вышла к задней стенке сарая, где уже наготове стоял стол, застеленный клеёнкой, с необходимыми принадлежностями. Мы с Сиршей живенько, хоть в животе при этом у меня очень нехорошо прихватило, посеменили следом.
Я и раньше видела, как убивают животных. Конечно, ни мы, ни бабушка с дедушкой никого не держали, но в деревне убой на мясо редкостью не был. Однажды, когда мне было семь, я долго, целенаправленно стояла и наблюдала через доски забора за соседями, которые разделывали свинью. Тогда мне не казалось, что это мерзко, совсем наоборот: картина вызывала у меня лишь живой, детский интерес. Но никогда ещё я не лицезрела ничего подобного так близко. И так детально. К слову, сейчас, и это довольно жутко, когда я восстанавливаю данную цепочку событий в памяти, ко мне в голову закрадываются также и кое-какие не иначе как чисто убийственные ассоциации. Убийственные… Ну да, а какие ещё?
Миссис МакКоннор привычным жестом положила курицу на стол и, чуть не присвистывая, потянулась за большим, мясницким (как бы сказала мама, людоедским) ножом. Затем занесла руку – и пронзительный, сорвавшийся на высокой ноте крик, разрезав вечерний студёный воздух, больно ворвался в мои уши и, казалось, едва не сделал дыру в барабанной перепонке. Когда я увидела, как по клеёнке побежала струйка багряной жижи, а тело с головой, болтающейся на ниточке, как у марионетки, забилось в конвульсиях и постаралось подняться на ноги, мне стало сложно дышать. Диафрагма точно оказалась плотно сжата, как тогда, на рынке. Я не могла пошевелить даже пальцем. Опять голова; и опять она сплошными, отвратительно-тяжёлыми мазками разукрашена в горячий и яркий до рези в глазах бордовый цвет…