Поезд на Солнечный берег
Шрифт:
Стадион ревел, гремел и громыхал. Мяч завертелся и нырнул в гущу игроков, но двое из них помешали друг другу, и вратарь вовремя накрыл мяч всем телом. Его попытались малость потоптать, но тут Коленце, не одобрявший подобных методов, засвистел и спикировал на поле, после чего сделал кому следовало внушение – по счастью, без применения карточек. Беловолосый вратарь, потирая ушибленную спину, поднялся с газона. Больше всего он в этот момент мечтал о том, чтобы вся эта чепуха поскорее кончилась. Он поискал глазами свободного от опеки игрока и отпасовал ему мяч.
– Да нет, ничья для такого матча –
Мяч перешел к 23–му номеру, но его сбили с ног. Однако прежде, чем игрока швырнули в ров, он успел отдать пас ветерану клуба, который, хромая на обе ноги, еле–еле перемещался вместе с вражеским защитником у его ворот.
– Ничего не выйдет, – объявил Филипп. – Защитник в два раза моложе и бегает в десять раз быстрее.
Однако, получив мяч, хромоногий преобразился и, оставив далеко позади защитника, на спринтерской скорости помчался вперед. Стадион сдавленно ахнул. Защитник в первое мгновение оторопел, однако затем бросился вслед за расшалившимся ветераном, но того уже было не догнать. Он вылетел к воротам, которые мог защитить в это мгновение один вратарь. Растопырив руки, тот выскочил навстречу сопернику, но нападающий сделал обманное движение, посадил вратаря на пятую точку и элегантно перебросил мяч в ворота поверх его головы. Миг – и стадион только увидел, как заколыхалась сетка от пятого гола, после чего на трибунах стало твориться нечто невообразимое. Желто–черные болельщики прыгали и бесновались, а красно–белые плевались и честили проштрафившегося защитника почем зря. Они не могли понять, как можно упустить футболиста, который и бегать–то толком не умеет, и хромает, и оба коленных сустава у него стальные, и вообще, если быть откровенным, он не понять что делает на футбольном поле. То, что они терпели поражение по милости этого калеки, казалось им самым несправедливым.
А герой дня, к которому тотчас вернулась его хромота, добрел до рва, вытащил игрока с хохолком, который отдал ему голевой пас, и от души обнял его. Вокруг них плясали от счастья их товарищи. Поплясав, они вернулись на свою половину поля. Им оставалось продержаться лишь минуты три, чтобы победа стала окончательной; и, несмотря на все усилия разъяренного капитана «львов», до конца игры больше никому не удалось отличиться. В положенное время Коленце глянул на свой хронометр и дал сигнал к окончанию матча.
Стадион взревел, в воздух взлетели тонны конфетти. Филипп сбросил еще два звонка на своем видеофоне и, аплодируя, поднялся с места.
– Вот это матч! – сказал он Мистралю, пожимая ему руку. – Давно не видел ничего подобного!
Писатель кивнул.
– А я видел, когда «стрекозы» в меньшинстве обыграли «матрасников» в битве за Кубок Города, – сообщил он. – Тоже была игра – закачаешься.
Мистраль хотел спросить, согласится ли Филипп в другой раз пойти на матч, но тот взглянул на часы, нахмурился и сказал, что ему пора. Его телефон вновь затрезвонил, и Филипп, уходя, отключил его. В конце концов, ему сейчас хотелось говорить лишь с одной девушкой на свете.
Сон двадцать четвертый
Синие глаза Матильды блестели. Она молча смотрела на вошедших – Ровену, уверенную в себе, как всегда, и Сутягина, державшегося
– Где он?
– Я его видела, – сказал Ровена. – С ним все хорошо, он обещал быть сегодня. Говорил, что занят. Ты же его знаешь, – закончила она со смешком.
«Она лжет, – думал Сутягин. – Не верь ей». Но эта ложь была сладка ему, и он, сам не зная почему, упивался ею, вбирая в себя каждое слово.
– Он придет? – спросила Матильда, передернув плечами, словно ей было зябко.
– Конечно, придет.
«Он не придет. Он никогда уже не вернется к тебе, Матильда. Зачем ты веришь ей?»
– Как–то странно, – заговорила девушка. – После этого дня нерождения он словно изменился. Переродился…
– Нет, он все такой же, – сказала Ровена все с тем же смешком, которым она постоянно сдабривала свою речь к месту и не к месту.
«Он не такой, как прежде, Матильда».
– И он по–прежнему тебя любит.
– Нет, – сказал Сутягин, и Матильда, повернув голову, вскинула на него свои удивленные глаза. Серж смешался. – Конечно, да, – неловко поправился он.
Матильда не придала внимания его словам; Сутягин не существовал для нее.
– Так что будем делать? – спросила Ровена.
– Ничего, – сказала Матильда.
– Филипп такой странный, – заметила Ровена.
– Да, он странный, – подтвердила Матильда и чуть позже добавила: – Но за это я его и люблю.
А Сутягин отвернулся. И ничего не сказал.
* * *
Филипп летел на крыльях мечты.
Истребитель мчал его, делая головокружительные виражи. Бортовой компьютер управлял отлично и между делом рассказывал скабрезные истории, не переставая следить за дорогой. Особенно компьютер тащился от историй о Красной Шапочке, Сером Волке и его бабушке. То, чем они занимались, превосходило все мыслимое и немыслимое. Перо Перро побледнело бы, а вот Филипп мучительно краснел. Ему подумалось, что пора заняться воспитанием компьютера, но как за это взяться, он себе решительно не мог представить. Со своей стороны, компьютер даже не догадывался, в какое неловкое положение он ставит хозяина.
– Я тебя развлек? – развязно осведомился он, заваливая (в который раз) бабушку в кровать на пару с Шапочкой и Волком.
– Дальше некуда, – ответил Филипп с горечью.
На мгновение ему захотелось, чтобы пошел дождь, но он вспомнил, что едет к Аде, и воспрянул духом. Компьютер замолчал и стал пересказывать сводки погоды, военных действий против цветов–мутантов, курса бублика к сушке и сушки – к дырке от бублика. Филипп, не удержавшись, приказал своему собеседнику замолчать, и тот, извинившись, послушно онемел.
В девять часов ночи, когда солнце светит особенно ярко, Филипп подлетел к площади Бессмертия и замедлил ход. Не дожидаясь, когда истребитель приземлится, он вылетел из машины. Ноги его коснулись асфальта, и почти в то же мгновение он увидел Аду. На ней было платье из сплошных стразов, ослепительное, переливчатое, мерцающее, обшитое снизу стразовой же бахромой, и красота девушки сверкала в нем ярче драгоценных камней. Забывшись, Филипп смотрел на нее так, словно увидел впервые.
– Это ты? – спросил он, не веря своему счастью.