Поездом к океану
Шрифт:
Остин двигался вперед, нигде не останавливаясь. Юбер опасался показываться на глаза в маленьких придорожных бистро, и выпускать из машины свою спутницу тоже. Его модель автомобиля была слишком приметна, даже нарочито парадна, чтобы не обратить внимания, но и тайны он не делал из своего путешествия, потому куда лучше, чтобы считалось, что он действительно ехал один. Если не задерживаться, то вполне можно проскочить. Впрочем, Аньес никуда и не рвалась. Она вообще ничего не хотела, кроме дурацкого слоненка с тарелками, единственного, что ей было нельзя.
К позднему вечеру они добрались
— Какая у Робера фамилия? — медленно спросил Анри, едва ее голос стих, и она уставилась в окно, за которым было плохо видно и шел дождь.
— Как у меня.
— Стало быть, он не записан на имя своего отца?
— Да. Я его вымарала. Так лучше.
— Это несправедливо, он не виноват, что его родители…
— В том-то и дело, Анри. Он не виноват. Все я. Мой сын. Не мучь меня, пожалуйста, вопросами.
— Мне нужны ответы, Аньес.
Она повернулась к нему. Ее ноздри раздувались, как бывало всегда, когда она сердилась, но сейчас Юбер чувствовал в ней другое, безошибочно узнавая беспомощность. Ему стоило еще сильнее надавить на нее — и полетели бы в стороны черепки. В своем бессилии она совершенно безжизненным голосом сказала:
— Я никому не буду навязывать расплату за свои поступки. Робер всем обеспечен, на его имя открыт счет с некоторым состоянием. Пусть это единственное, что я оставлю ему, но его будущее будет… черт… оно будет. Довольно этого.
Юбер сжал крепче руль. Ее не смог. В черепки — не смог.
И снова вглядывался в дорогу, освещаемую светом фар, минуя Ренн и устремляясь еще дальше, туда, где кончается земля и начинается океан. На самый край света, к старому маяку, ведь, как ни крути, все и всегда приводит к краю.
Их путь еще не был завершен.
Когда несколько часов спустя Аньес поняла, что на знакомой ей с самого детства развилке дороги, не добравшись до устья Пулдавида, они свернули в сторону Требула, она ожидаемо заволновалась.
— К… куда? Куда мы?
Ее лица он во тьме не видел, но слышал дрожание в голосе. Ему хотелось успокоить ее, как маленькую, но все, что он мог сейчас, состояло лишь в механическом выполнении собственного плана. Никто не станет ее искать на ферме, которая давно ей не принадлежит. Никому не придет в голову, что можно быть настолько безумной, чтобы сунуться в дом человека, вроде него. Единственное, что Юбер позволил себе — это постараться добавить хотя бы немного теплоты в собственный по-солдатски краткий ответ.
— Домой. В Тур-тан.
— Ты с ума сошел? Я продала его еще два года назад!
— Ты продала его мне.
— Боже…
— Ты продала его мне, — с нажимом на последнее слово повторил Юбер, продолжая мчаться в ночь, у которой тоже наступал край. Когда они приедут к дому, будет чернее всего, как бывает
Сделку она оформляла через поверенного. Документы подписывала, почти не глядя — да и какой в том толк, когда ни имени, ни подписи покупателя в бумагах еще не стояло. Главным было то, что она получила запрошенную сумму! На все остальное — плевать. Если уже решилась отдать свою душу — нужно быть уверенной что не продешевила.
— Зачем? — побелевшими пересохшими губами спросила она.
Юбер не ответил. Лишь повернул к ней лицо и глянул во тьму побитой собакой, туда, где один только свет фар выхватывал ее четкий затемненный профиль.
— Господи боже, зачем?! — выкрикнула Аньес, взмахнув обеими руками и ударив себя по коленям, как капризный ребенок, и ему казалось, у него выпрыгнет сердце от ее крика.
— Потому что я любил тебя, — срывающимся голосом выпалил он. — Я хотел, чтобы ты вернулась сюда ко мне! Я надеялся сохранить его для тебя, когда ты уезжала!
— Лионец, зачем!
Потом его шею обхватили тонкие ледяные руки, тусклый свет в его глазах померк, машину на полном ходу едва не занесло и все, что он успел — выкрутить руль и ударить по тормозам, сгоняя ее на обочину. Единственное, что потом еще слышал, это как она хрипло выдыхала его имя, и понимал заранее, что кроме него — ее вытаскивать некому. Аньес была на грани двух крайностей: безумия или суицида. Ей не дали взлететь, не пустили в небо, оставили на земле, а ходить по ней она не умела. Странно, что продержалась так долго. Должно быть, в силу своего невыносимого характера. А теперь ничего не оставалось. Характер перемололо.
Остаток пути они преодолели быстро, без разговоров и лишних эмоций. Только теперь Аньес все время держала его за руку и не отпускала, будто бы, если прервется касание, все исчезнет. Безумно хотелось спать, но было очевидно, что едва лягут, и сна не останется. Не доехав до дома, Юбер остановился.
— Я погляжу, есть ли кто.
Она молчала и покорно оставалась в машине, пока он выбирался, торопливо бежал к крыльцу.
Их с Мадлен постояльцы должны были приехать лишь в мае. Сама Мадлен уехала в Кан, одержимая идеей купить саженцы яблонь какого-то сорта, годного для производства бренди. «Конечно, в Бретани это будет не кальвадос, — писала она, и ему казалось, что сквозь бумагу проступает ее улыбка, — но мне ужасно хочется попробовать. Мама едет со мной, мы наверняка что-нибудь выберем, и она не даст мне ошибиться».
Мадам Кейранн никогда никому не дала бы ошибиться, это точно. Жаль, что давно уже никто ее не слушал, ведь насколько все было бы проще. Еще Мадлен писала, что они поездят по побережью, и это тогда звучало для Анри весьма обнадеживающе — может быть, она понемногу начнет оживать. С тех пор, как исчез Фабрис, ему казалось, сменился тон ее писем.
Кто же мог знать, что ее отъезд придется ко времени и сыграет ему на руку.
Под ногами шуршали мелкие камни. На краю света дождь перестал, но мелкие камни, устилавшие дорогу, были влажными. И предрассветный воздух тоже казался пропитанным водой. Весь мир состоял в это самое черное время из необъятных теней. И он с фонарем и широким шагом — к дому.