Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова

Сборник

Rimbe de Noel

Письмо незнакомке напротив

Тюль, штора, ставни – и больше ничего, что смогло бы, Мадам, заслонить меня от вашего глядящего из темноты глаза циклопа. Он следит за моим длинным голым туловищем — за этой подделкой под лежачую надгробную статую, подточенную невоздержанностью, за упавшим без чувств перед вашим балконом, где сушится нижнее белье монашки, спускающей гончую свору, – ядовитые цветы для одинокого, которого смерть сводит с ума, возбуждает, потрошит в ночи, наглухо приклепывает к вашим белым бедрам.

Lettre a l`inconnue d`en face

Герцогская

ярмарка

О, дни дождя и поста, забегаловка открыта для поэтов, всплакнувших, что море ушло за вечный этернит [3] и шифер. Позволь, схожу быстро за солнцами, что пьяней, чем игрушечный этот Восток под голубыми тентами рынка, позволь, вгрызусь в лазурь, чтоб, будто ангел с глазами варвара, cделав круг, принять внутрь головокружительный алкоголь Гесперид.

3

Этернит – род шифера. Название от eternite – вечность.

Ducasse ducale

С немецкого

Райнер Мария Рильке

Готфрид Бенн

Бертольт Брехт

Пауль Целан

Райнер Мария Рильке

(1875–1926)

«Свет серебристый снежной ночи…»

Свет серебристый снежной ночи. Раскинувшись, пространство спит в тиши, лишь боль моя одна уснуть не хочет, боль в одинокой глубине души. – Но почему душа в молчании застыла, в ночь почему не изольешь ты душу? – Она бы звезды погасила, когда бы вырвалась наружу.

Im Schoss der silberhellen Schneenacht

«Когда все звуки, как трава…»

Когда все звуки, как трава, засохли средь бескрайней немоты, то звезды эти все – слова для той единственной на свете темноты.

Wenn langst der letzte Laut verdorrte

Осень

Паденье листьев – облетают будто далекие небесные сады. Все падает вокруг без исключенья. И прочь от звезд средь темной пустоты планеты продолжается паденье. Оно всё пропитало глубоко. Всё норовит прервать на полуслове. Но есть Один, кто нежно и легко в своих руках паденье остановит.

Herbst

«Огнем багряным барбарис объят…»

Огнем багряным барбарис объят, чуть дышат астры старые в саду. Кто в эти дни не сделался богат, тому с собой уже не быть в ладу. И кто глаза свои закрыть не хочет, чтоб перед ним из мрака не возник рой привидений, что восстанут к ночи, тот уже в прошлом нынче, как старик. И не придет никто, и завтра не настанет — его теперь обманет день любой. И сам Господь тогда, как камень, тянет его глубоко в бездну за собой.

Jetzt reifen schon die roten Berberitzen

Гость

Кто

это – гость? Порою гостем к вам входил я, как из времени другого. Ведь в каждом госте – древняя основа, он часть того, чего не знает сам. Приходит и уходит гость в свой срок. Но оказавшись хоть на миг под кровом, он в равновесие добра себя приводит снова, равно от незнакомого и от знакомого далек.

Der Gast

Единорог

Вот поднял голову святой — молитва спала с головы, как шлем. И, хоть в него не верил он совсем, шел белый зверь к нему, и тих, и нем, как будто лань, глядящая с тоской. Как из слоновой кости, арки ног держали в чутком равновесье тело, от шкуры блеск струился белый. Как башня на луне, во лбу светился рог, и каждый шаг все выше зверя делал. А на губах пушок был серо-ал, рот приоткрытый белизной зубов сверкал. Зверь в ноздри воздух втягивал и гимна ждал. Его преграды не встречавший взор — он столько проецировал в простор, что круг лазурных мифов замыкал.

Das Einhorn

«Руки к руке прикосновенье…»

Руки к руке прикосновенье, и поцелуй протяжный губ прохладных. Дороги белое мерцание, свеченье пусть отведет в поля нас, ладно? Сквозь тихий дождь цветов, сквозь белое паденье, свой первый поцелуй день посылает нам. Навстречу Господу пойдем без промедленья. Господь нас встретит на пути к полям.

Ein Handeineinanderlegen

Конец пьесы

Смерть – господин и врач. Мы – только смех, что льется из уст его. Коль день любви горяч, внутри нас раздается вдруг его плач.

Das Schlussstuck

«Снова, опять, хоть знаком уже этот пейзаж любви…»

Снова, опять, хоть знаком уже этот пейзаж любви, и крохотное кладбище, где плачут имена, и страшный безмолвный овраг, в котором пропадают все остальные, снова, опять уходим вдвоем с тобой под старые кроны и снова, опять ложимся в цветы лицом к лицу с небом.

Immer wieder

Готфрид Бенн

(1886–1956)

Невеста негра

Золотистая шея белокурой девушки лежала на подушке темной крови. Солнце бесновалось в ее волосах, лизало ее стройные бедра, поставив свои колени по обеим сторонам ее смуглых грудей, не изуродованных ни материнством, ни вредными привычками. Рядом с ней – негр: ударом конского копыта ему снесло глаза и лоб. Два пальца вонючей ноги он ввернул ей в маленькое белое ухо. Она лежала, как спящая невеста, окаймлена счастьем первой любви, накануне частых Вознесений молодой горячей крови. Пока ты не воткнул ей в белое горло нож и не набросил пурпурно-синий фартук трупной крови на ее бедра.