Поэзия Серебряного века (Сборник)

Пастернак Борис Леонидович

* * *

Душу измученную и перепачканную, Отвратительную, но родную мою, Господь, укрепи своею подачкою, Видишь: я на краю. Может быть, завтра забуду о раскаянии, Паясничая, как клоун из последнего кабака… Все возмутительнее и необычайнее Моя крестящаяся рука. 1914 Новгород

* * *

Не думай, друг, что лучшие плоды Всегда сладки. Не так проста природа. Прими же терпкий плод. Узнай,

что есть сады, Где хина иногда бывает лучше меда. Не только сахарные груши хороши. Возьми лимон, айву, кусты рябины. Скажу по правде: горечь для души — Немеркнущие краски для картины. Пока есть в мире хоть один калека И кто-то горько плачет в шалаше, О, сможем ли назвать мы человеком Того, кто горечи не чувствует в душе! 1915 Царское Село

* * *

Я знаю, годы не проходят даром, Моя душа к любви теперь скупа. Последний луч тускнеющим пожаром На листья желтые упал. Уже мне чужды – нежность, умиленье, И, точно воск, могу я совесть мять. Как мне хотелось на одно мгновенье Вечерний свет на листьях задержать! Чтоб долго, долго видеть это небо И эти листья в розовом огне И ждать того, кто в этой жизни не был, Кто никогда не явится ко мне. Последний луч, как путник запоздалый, Спешит к лучам. Угаснувшим уже, И голос мой – мне больно, больно стало, — Как тучный ветер, тяжелел. 1916

* * *

Опускаются веки, как шторы, Одному остаться позволь. Есть какой-то предел, за которым Не страшна никакая боль. И душа не трепещет, не бьется, И глядит на себя, как на тень, И по ней, будто конь, несется, Ударяя копытами, день. Будто самое страшное горе, Как актер, отыграло роль. Есть какой-то предел, за которым Не страшна никакая боль. 1916

* * *

Как все пустынно. Пламенная медь. Тугих колоколов язвительное жало. Как мне хотелось бы внезапно умереть, Как Анненский у Царскосельского вокзала. [222] И чтоб не видеть больше никогда Ни этих язв на человечьей коже, Ни эти мертвые пустынные года, Что на шары замерзшие похожи. Какая боль, какая тишина. Где ж этот шум, когда-то теплокровный? И льется час мой, как из кувшина, На голову – холодный, мертвый, ровный. Декабрь 1918

222

…внезапно умереть, / Как Анненский у Царскосельского вокзала. –Ин. Анненский скоропостижно умер в Петербурге от инфаркта.

* * *

В моей душе не громоздятся горы, Но в тишине ее равнин Неистовства безумной Феодоры И чернота чумных годин. Она

сильна, как радуги крутые На дереве кладбищенских крестов. Она страшна, как темная Россия, Россия изуверов и хлыстов. Зачем же я в своей тоске двуликой Любуюсь на ее красу? Зачем же я с такой любовью дикой Так бережно ее несу? Январь 1919 Москва

* * *

Не надо солнца, не надо свободы, Движенье мира останови. Верни, верни мне черные годы Моей позорной, жалкой любви. Тяжелый лес, как черное платье, Слепит мне кожу своею мглой, Всем простить и все раздать — Я не мечтал о жизни другой. Я знаю, Боже, что значит время И шум морей Твоих в крови. Верни мне, верни мне ужасное бремя Моей полоумной любви. 3 мая 1919 Киев

* * *

Сергею Есенину

Был тихий день и плыли мы в тумане. Я отроду не видел этих мест. В последний раз на крест взглянул в Рязани И с этих пор я не гляжу на крест. Тяжелый сон мне сдавливает горло И на груди как будто море гор, Я вижу: надо мною ночь простерла Свой удручающий простор. 12 октября 1920 Рязань

Сергей Третьяков

(1892–1939)

Начало литературной деятельности Сергея Михайловича Третьякова тесно связано с московскими эгофутуристами. Его первые стихи опубликованы в альманахах группы “Мезонин поэзии”. Там же подготовлена его первая книга, вышедшая лишь несколько лет спустя на Дальнем Востоке (1919), куда Третьяков уехал, скрываясь от призыва в армию. Во Владивостоке он вместе с Асеевым и другими футуристами создал группу “Творчество”, ориентированную на революционную тематику. Поэзии Третьякова свойственны экспериментальность, схематизм, лаконизм. В поздних его стихах чувствуется подчеркнутый антиэстетизм.

В 1922 г. он возвращается в Москву, сближается с Маяковским и принимает активное участие в разработке теоретической программы ЛЕФа. Это изменяет направленность его творчества. В частности, пропагандируемая им “литература факта” ведет его к работе над агитстихами и пьесами для театра Пролеткульта. В дальнейшем Третьяков переключается на прозу: пишет очерки, киносценарии, путевые заметки. В конце 1930-х годов он был незаконно репрессирован.

Первоснег

Город в нижнем белье. Мелки положены на подоконники. Хрупкие листья червонцами на горностаевое боа. Коньки в шкафу зазвякали. Голубь извне к стеклу жмется. А глаза у него морозно-оранжевые. 1913

Восковая свеча

Со святыми упокой! Кадило воздух проломило. Вместо лиц платки носовые. Шарят горбатые люди. Исайя ликуй! Пей, пей, пена перельется! Полем пахнет. 1913

Веер

Вея Пестрея, В крае Страдая Пьяных В павлиньих кружанах, Маев, Тепло горностаев Пойте Раскройте, закройте, Явно Чтоб плавно Пейте На флейте Юно Разбрызгались луны, Яд! Что в окнах плескучих стоят. 1913