Во время Гражданской войны он оказался на Дальнем Востоке, где входил в футуристическую группу “Творчество”. Октябрьскую революцию Асеев принял безоговорочно. В 1922 г. по предложению А. Луначарского он был вызван в Москву. В 1923-м вошел в состав ЛЕФа. Его стихи и поэмы тех лет проникнуты революционно-романтическим пафосом.
В поздней его поэзии, лирической и мелодичной по своей основе, сплавились песенные и ораторские интонации; в создании поэтического образа Асеев обычно идет от звуковой, фонетической ассоциации, углубляющей смысловую сторону слова.
Башня королей
В далеком поле вечер,а здесь и свет и боль…О, где твой белый кречет,покинутый король?Замолкнули забавы,отпел ловитный рог,не светят звезды славына бедственный порог.И мантии богатойдержавные цветаи звонкий меч и латысменила нищета.И
видит вдаль бегущийсуровый мореход —над королевской пущей,над копьями ворот…И вдруг, убавив шагу,салютует с морейприспущенному флагуна башне королей.1910
Фантасмагория
Н. С. Гончаровой
Летаргией бульварного вальсаусыпленные лица подернув,в электрическом небе качалсяповернувшийся солнечный жернов;покивали, грустя, манекеныголовами на тайные стражи;опрокинулись тучами стены,звезды стали, стеная, в витражи;над тоскующей каменной плотью,простремглавив земное круженье,магистралью на бесповоротьеоблаками гремело забвенье;под бичами качающей стужикоченел бледный знак Фаренгейта,и безумную песенку ту жевыводила полночная флейта.1913
Песня сотен
Тулумбасы, [232] бей, бей,Запороги, гей, гей!Запороги-вороги —Головы не дороги.Доломаны [233] – быстрь, быстрь,Похолоним Истрь, [234] Истрь,Харалужье [235] пановоПереметим наново.Чубовье раскрутим,Разовьем хоругвь [236] путём,А тугую сутемь [237] —Раньше света разметем!То ли не утеха ли,Соловейко-солоду,То ли не порада ли,Соловейко-солоду!По грудям ли ехали —По живому золоту,Ехали не падалиПо глухому золоту.Соловее, вей, вей,Запороги, гей, гей!Запороги-вороги —Головы не дороги.(1914)
232
Тулумбас—большой турецкий барабан.
233
Доломан—гусарский мундир, расшитый шнурами.
234
Истрь —древнее название р. Дунай.
235
Харалужье—неологизм от “харалуг” (сталь, булат).
236
Хоругвь —знамя; здесь: возможно, часть войска (эскадрон, сотня), при которой состоит это знамя.
237
Сутемь—сумерки.
* * *
Я знаю: все плечи смелоложатся в волны, как в простыни,а Ваше лицо из мелагорит и сыплется звездами;Вас море держит в ладони,с горячего сняв песка,и кажется, вот утонетизгиб золотистого виска…Тогда разорвутся губыот злой и холодной ругани,и море пойдет на убыльзадом, как зверь испуганный.И станет коситься глазомв небо, за помощью, к третьему,но брошу лопнувший разумс размаха далёко вслед ему.И буду плевать без страхав лицо им дары и таинстваза то, что твоя рубахаодна на песке останется.Август 1915
Объявление
Я
запретил бы “Продажу овса и сена”…Ведь это пахнет убийством Отца и Сына?А если сердце к тревогам улиц пребудет глухо,руби мне, грохот, руби мне глупое, глухое ухо!Буквы сигают, как блохи,облепили беленькую страничку.Ум, имеющий привычку,притянул сухие крохи.Странноприимный дом для ветраили гостиницы весны —вот что должно рассыпать щедропо рынкам выросшей страны.1915
* * *
Когда земное склонит лень,выходит с тенью тени лань,с ветвей скользит, белея, лунь,волну сердито взроет линь.И чей-то стан колеблет стон,то, может, Пан, а может, пень…Из тины тень, из сини сон,пока на Дон не ляжет день.А коса твоя – осени сень, —ты звездам приходишься родственницей.1916
Венгерская песнь
Простоволосые ивыбросили руки в ручьи.Чайки кричали: “Чьи вы?”Мы отвечали: “Ничьи!”Бьются Перун [238] и Один,в прасини захрипев.Мы ж не имеем родинчайкам сложить припев.Так развивайся над прочими,ветер, суровый утонченник,ты, разрывающий клочьямисотни любовей оконченных.Но не умрут глаза —мир ими видели дважды мы, —крикнуть сумеют “назад!”смерти приспешнику каждому.Там, где увяли ивы,где остывают ручьи,чаек, кричащих “чьи вы?”,мы обратим в ничьих.1916
238
Перун—бог грозы в индоевропейской и славянско-русской мифологии; глава языческого пантеона. Один —верховный бог в скандинавской мифологии; бог войны, хозяин вальхаллы (чертога мертвых).
* * *
За отряд улетевших уток,за сквозной поход облаковмне хотелось отдать кому-тозолотые глаза веков…Так сжимались поля, убегая,словно осенью старые змеи,так за синюю полу гаяты схватилась, от дали немея,Что мне стало совсем не страшно:ведь какие слова ни выстрой —всё равно стоят в рукопашнойза тебя с пролетающей быстрью.А крылами взмахнувших утокмне прикрыла лишь осень очи,но тебя и слепой – зову так,что изорвано небо в клочья.1916
* * *
Ушла от меня, убежала,не надо, не надо мне клятв!У пчел обрываются жала,когда их тревожат и злят.Но эти стихи я начал,чтоб только любить иначе,и злобой своей не оченьпо ним разгуляется осень.1916
* * *
Я буду волком или шелкомНа чьем-то теле незнакомом,Но без умолку, без умолкуВозникнет память новым громом.Рассыпься слабостью песка,Сплывись беспамятностью глины, —Но станут красные калиныСветиться заревом виска!И мой язык, как лжи печать,Сгниет заржавевшим железом,Но станут иволги кричать,Печаль схвативши в клюв за лесом.Они замрут, они замрут,Последний зубр умолк в стране так,Но вспыхнет новый изумрудНа где-то мчащихся планетах.Будет тень моя беситьсяДни вперед, как дни назад,Ведь у девушки-лисицыВечно светятся глаза.1916