Поэзия Золотой Орды

Коллектив авторов

Маснави

Эй, кравчий, ты куда унес кувшины? Ведь не достигли мы еще вершины! Ах, Хорезми! На том и этом свете Красавицу свою он чает встретить. Нет выше доли, чем смиренье в Боге, Но нет терпенья на моей дороге.

Послание восьмое

По милости Создателя великой Ты стала в царстве красоты владыкой. Твоей красою смущены народы, И брови у тебя — как неба своды. Как яхонты, уста твои блистают, Твои глаза Харута [46] усыпляют. Ревнует кипарис к осанке царской, От зависти луна покрылась краской. По вечерам, в смущенье пред тобою, Светило укрывается чадрою. От красоты твоей весь мир в смятенье; Тебя твой жребий ищет в нетерпенье. Кисть мастера на царственном портрете Черты отобразить не в силах эти. О, кубок сердца, он наполнен ныне Вином очей твоих в мирской пустыне. Доколь очам вершить свои набеги? Доколь им жить в душе, исполняясь неги? Кровь дешева в сравнении с любовью, Но свой порог не обагряют кровью! Порог твой стал Каабою отныне, Не примет жертвы Бог вблизи святыни! Я не измыслю от тебя спасенья, От этой страсти нет мне избавленья. Коль дервиша зовут служить к султану, Огонь подпустит прежде он к хирману [47] . Коль с мотыльком мы б жизнью дорожили, Зачем бы мы вокруг огня кружили? Да будь у нас сто

жизней — все б отдали Красе, что обитает в сем квартале! Мир ты ввергаешь в смуту, о царица! С тобой в непостоянстве он сравнится. Открыл я первым дверь к любви и вере, И сделался кольцом на этой двери. Я бросил все, любовью обуянный, Все говорят, что я от страсти пьяный, Не слышно ли тебе, как я стенаю, Потоки слез в рыданьях проливаю? Но я горжусь собою, ведь вовеки От слез людских не зарождались реки. Взгляни ж, мне сострадает даже небо, Голодный, я молю о корке хлеба! Никто из смертных на путях разлуки Вовек не снес бы этой горькой муки. Любовь моя огромна, словно горы, Всю жизнь несу сей груз и прячу взоры. Будь справедлива, помни об убогом: За смерть мою ты примешь грех пред Богом. Дом верности своей благоустрою, Но помни обо мне — хотя б порою. Уже когда рождалась ты на свете Испытывал я злые муки эти. Я не зефир, что, вея на просторе. Прочь от соцветий улетает вскоре. Презренный прах, в ничтожестве убогом Лежу я ниц перед твоим чертогом. О, будь, как статный кипарис, свободной! Цвети от счастья розой благородной! Пусть счастье с красотою дышат рядом, Да не заденет мир их черным взглядом! Покуда Хорезми живет на свете, Он чары до небес прославит эти!

46

Один из двух загробных ангелов, встречающих правоверных после смерти.

47

Хирман — ровная площадка для молотьбы, ток, место, куда свозится урожай хлопка. В переносном смысле — поле святых трудов.

* * *

Пером любви — на сердце знак надежды; На мне — любви чудесные одежды. Я начал песню о любви для мира, Настроив сердце, словно чанг [48] для пира. Едва в окне забрезжила денница, Как я уже зачином мог гордиться. Когда б продолжил изводить чернила. Мотива хусайни мне б не хватило.

Маснави

48

Чанг — струнный музыкальный инструмент.

Эй, кравчий, дай вина мне молодого! Вставай скорее — жажда мучит снова! Душа во мне горит сильней пожара, Не загасить водой такого жара! Терпенье — это лучшее уменье, Но на пути земном где взять терпенье?

Послание девятое

Владычица сердец с глазами лани, Наездница любви на поле брани! Я пленник твой — мне никуда не деться. Пусти стрелу — я сам подставлю сердце. Пока дышу, я — твой и, славя Бога, Не поднимусь от твоего порога. Как прихотям твоим не покориться? Стал голубь сердца жертвой ловчей птицы. Иосиф ликом, ты светла, как пламя, Ты — царственной изысканности знамя. Пусть ты вовек не даришь мне вниманья. Но сердце свято ждет с тобой свиданья. По нраву сердцу злая участь эта: На кровь мою нет для тебя запрета [49] . Несут все страны восхваленья к трону. Я — узник твой по высшему закону. Ведь слаще твой упрек, чем мед из Крыма, Хоть жизнь, как розы цвет, неуследима. Взгляд бросив на тебя и рай изведав, Христианин забудет веру дедов. Заслышав аромат кудрей царицы, От церкви отвернутся византийцы. Твой лик — зерцало: истекая кровью, В нем отражусь я со своей любовью! Аллах создал твой лунный лик прекрасный, Чтобы осветил миры твой облик ясный. Меня ж создал Он равным небосводу, Где не было луне подобной сроду. В твоих глазах, пьяня, миры мятутся, В твоих словах — дыханье Иисуса. В сердцах людей ты выше идеала, Красой ты чище горного кристалла. Тебя узрев, увянут и тюльпаны, Так розы лишь в раю благоуханны. Раб, ноги госпожи рад целовать я, Сам Соломон не знал такого счастья. Свиданье наше в сердце будет вечно, Хоть и прошло оно так скоротечно. Бокал лица наполнен блеском солнца, В раю цветка такого не найдется. Я раб, но не способен на измену. Я каждому свиданью знаю цену. Коль нет тебя, мне и души не надо. Зрит Хорезми миры в зерцале взгляда.

49

В мусульманской праве арабская идиоматическая формула «на кровь такого-то нет запрета» означала, что человек по закону приговорен к казни. Здесь — «ты имеешь законное право меня казнить».

Маснави

Эй, кравчий, лей вино на дно бокала! Любимая мне милость оказала. За прелесть милой мы возденем чаши И окропим сей влагой души наши. Терпение — вот высшее смиренье. Но на земном пути где взять терпенье?

Послание десятое

Жестокая, чьи клятвы скоротечны, Мир — словно ветер, розы в нем не вечны. Всем гуриям, чьи взоры чернооки, Ты преподашь неверности уроки. Я испытал все виды наказаний. Но я вернулся из страны терзаний. Казнимый, ждал, что облегчишь ты долю. Теперь прощай — я ухожу на волю. Твой образ милый — глаз моих услада, Но не отведал я плодов из сада. К устам твоим стремился я когда-то: Ведь красота не избежит зяката [50] . Все время, что провел с тобою рядом, Я жертвой был твоей, казнимой взглядом. В иной предел я ухожу молиться, Там сердце я отдам другой царице. Не счесть красавиц, чьи глаза — нарциссы, Уста что сахар и повадки рысьи. Но все же — я в силках назло невзгодам, Ведь и твои насмешки льются медом. Яви же милость ты к мольбе смиренной, О свет очей моих, дух плоти бренной! Пока есть мир, одна ты небожитель, Покуда есть душа, я твой служитель. Душа, твой образ выше всех сравнений! Душа, я — вечный раб своих мучений! Как невозможно нам избегнуть смерти, Так узы нам нельзя расторгнуть эти. Прослыв среди людей одним из умниц, В твоих оковах я опять — безумец! Мне без тебя не нужно воскрешенья, Быть без души — нет худшего лишенья. Твой взор опять раздует пламя сердца, К любым гоненьям можно притерпеться. Красу Бог создал с оговоркой тою, Что несовместны верность с красотою. В любви нельзя стенать, ломая руки. Приятней скучной преданности — муки. На все гоненья отвечать любовью Приучен я, не внемля суесловью. Бог, одарив тебя красою пери, В алхимию любви открыл мне двери. Здесь, красноречьем Хорезми сраженный, Сломал перо Меркурий побежденный.

50

Закят — мусульманский религиозный налог с капитала.

Маснави

Эй, кравчий, дай нам этой доброй влаги, Душа опять взлетает ввысь в отваге! Настанет срок — увянут все соцветья, Ведь смертному не суждено бессмертья. Из десяти посланий кончил свод я, Еще одно хочу сложить сегодня.

Послание одиннадцатое

Свеча любви, тебе ль сердца не рады? Луна, как воск, оплавилась с досады. Цвет райских роз в твоем румянце ярком, Тебя судьба явила мне подарком. Мед, сахар иль родник — любимой губы? Твои слова мне больше жизни любы. Я сравнивать с цветами не устану Лицо твое, подобное тюльпану. Глазам твоим завидуют нарциссы, Склонились пред тобою кипарисы. Ведь

кипарис лишь выглядит вельможным: Вблизи тебя он кажется ничтожным. Ты — древо яблок и цветов граната, Горит твой подбородок ярче злата. Тюльпаны рады твоему румянцу, Он пламенем подобен померанцу. Когда уста улыбкой озаряешь, Весь мир сияньем ты переполняешь. Бессмертью уподоблю ночь свиданья, Сто солнц — лишь отсвет твоего сиянья. Когда лицо твое я проницаю, «О зеркало души!» — я восклицаю. Почетом, как Джамшид, осыпан нищий, Я ныне с солнцем под одною крышей. Как пред дворцом царя, пред ликом милой Я восхвалю Творца с сердечной силой. Твой образ озаряет мирозданье: Велик Аллах! Светло Его созданье! Любовь всегда рождает жизнь желаний, Моя ж — достойна ста существований. Твой милый облик — празднество поэта, Сияющий твой лик — источник света. Влюбленный страстно, верен я обету. Не жаль мне жизнь тебе отдать, как жертву! Мир услыхал поэта воздыханья. Прах источил любви благоуханья. Кто к сей красе не обладает вкусом, Тот не живет, хоть будь он Иисусом [51] . Диск солнца пожелтел от страсти вечной, Царям поставлен мат в игре сердечной. Я пленник твой, ты надо мной царица, Пусть умереть у ног твоих случится. О, как я ранен этим небреженьем! Ты зеркала сжигаешь отраженьем, То кротость явишь, то души мятежность, О, как приятна сердцу милой нежность! Царица грез, твой взор подобен раю, Как божество, тебя я обожаю. Вновь Хорезми весну дарует свету, Явив своей любви поэму эту. Душа жива, коль полюбить сумела, Любви же не назначил Бог предела. Что есть любовь? — Отвечу без сомненья: «Страданье, что не знает исцеленья». Куда успел ты, кравчий, удалиться? Залей мне душу — сердце обновится! Дремотная судьба, проснись скорее, Неси вина — и станем мы мудрее! У каждого — свои на свете грезы, Довольно мне вина и милой розы! Певец иракский пусть среди дурмана Споет нам песнь под звуки сефахана.

51

Согласно распространенной в Средние века мусульманской легенде, пророк Иисус был взят на небо живым. Эту легенду, скорее всего, привнесли в ислам новообращенные мусульмане и матери-христианки. Как бы то ни было, эта мифическая легенда впоследствии превратилась в устойчивое религиозное верование суннитского ислама.

Газель

Испей, о роза, в светлом изумленье Вина, рдяного, как души горенье. И, как еще ни молодо оно, Огонь твоих ланит придет в волненье. Любовь твоя, красавица, таит Во всех своих уловках — наслажденье. Все силы тратишь ты на красоту, Потрать хоть малость сердцу в утешенье. Лишь раз сидели мы плечом к плечу, Я помню этот миг, как откровенье, Такого въяве не изведать мне, — Лишь только в исступленном сновиденье. Стан твой в объятьях, как охапку роз, Не удержать — напрасное стремленье. Отважна ты от хмеля и красы, Я ж, страстью пьян, молю об избавленье. Тюрчанка в черном — Хорезми разит Мечом жеманства всем на удивленье. Не исчерпались речи, но — смолчать В очах ее читаю повеленье.

Обращение к Богу

Аллах, не дай душе вселенской ночи, Святую веру охрани от порчи! Ты созидаешь из колючек — розы, Не отвергай же покаянья слезы. О бек, как солнце, полон ты сиянья! Пусть Бог исполнит все твои желанья. Бек Мухаммед Ходжа, Джамшиду ровня, Ты — средоточьем мира стал сегодня. Так прояви ж свою к искусству милость, Чтоб щедрость бека нам годами снилась. Дай бог рассыпать жемчуг слов для шаха, Пред кем и гордецы дрожат от страха. Кыйт'у [52] — на удивление народу — Сложу, чтоб ты постиг мою природу.

52

Небольшое стихотворение, отрывок.

Кыйт'а

В силках корысти не хочу пропасть я, Я рею над дворцами птицей счастья [53] , Мир покорил язык мой, остр, как меч. Над царством скромных нужд имею власть я. В мечеть я захожу и в харабат, И хмеля, и молитвы знаю сласть я. Султана, как бы ни был он могуч, От алчности не стану восхвалять я. Твой род прославив до конца времен, Сумел владыке верным другом стать я.

53

В подлиннике Хорезми — Хумаюн, или Хума, то есть птица-феникс, делающая счастливым каждого, на кого упадет ее тень.

Конец книги

Я создал «Мухаббат-наме» для мира На берегу стремительного Сыра [54] . Пусть ты стоишь с самим Джамшидом рядом, Но удостой мое творенье взглядом. Сравнишь ли с Фатихой [55] сей слог нетленный, Возрадуется Хорезми блаженный! В году семь сотен пятьдесят четвертом [56] Я завершил сей сладкий труд с почетом. Но под конец послал Создатель милость: Еще одно сказанье мне явилось.

54

На берегу Сыр-Дарьи.

55

Фатиха — начальная сура Священного Корана.

56

1376—1377 гг. по христианскому летоисчислению.

Рассказ

(написан по-персидски)

Когда в Дамаск вели мои дороги, Восторг пути сполна познали ноги. За пазухой свою обувку пряча, Я шел блаженно, где смеясь, где плача… Мне люди хлеба и воды давали, Как кудри гурий, челн ветра взметали, По воле Бога пересек я море, Всю Византию исходил я вскоре. Как суфий, обошел я все пещеры, Ища людей отшельнической веры. От них в Дамаск пошел я ради Бога. Из Рума — в Шам легла моя дорога [57] . Со мной шел знатный отрок, — волей рока Он был из рода нашего Пророка. Двух скрученных косиц переплетенье И небо приводило в удивленье. Одет невзрачно, не имел он вида В остроконечной шапке Баязида. В своей одежде, грубой и колючей, Он был что солнце, скрытое за тучей. Но близ него огонь с водой был дружен, Сам Соломон шел к муравью на ужин, И птица Феникс царского чертога Дружила с воробьем во имя Бога. Шел караван в отрогах гор безлюдных То средь цветов, то средь колючек скудных, И вдруг один из спутников сейиду [58] Нанес нарочно горькую обиду. Сказал он: «Нищий ты, и врать не надо Что ты сейид из рода Мухаммада!» Христианин шел с нами в той пустыне За Иерусалим — к монахам в Мине. Предупредил он ссору в караване, Сказав: «Есть храм у нас в Тартабидане, Там триста штук копыт, в честной оправе, Того осла, что нес Мессию к славе. Количество их непонятно многим: Осел Христа ведь был четвероногим. Но даже тот, кто всуе их считает, Все триста за святые почитает: А вдруг, из тех трехсот, одно копыто И впрямь налетом святости покрыто?» Не мог старик поведать притчи лучшей! На правый путь наставлен был заблудший. Неверный славно подшутил над нами, Сейид проникся мудрыми словами. Со стариком сдружился он дорогой, Во всем христианину стал подмогой. Зажги ж свечу во тьме и мусульманству Учись у христиан — в досаду чванству! Не подвергай сейидов подозреньям, Вслед Хорезми будь другом знатным семьям. Пускай совсем проста твоя обитель, В ней сам себе ты царь и повелитель. Живи, не превращая жизнь в забаву, Ищи то место, что твое по праву, И в миражи не верь, прося у неба В благом смиренье лишь воды и хлеба.

57

Рум — Византия, Шам — Сирия.

58

Сейид — потомок Пророка.