Погадай на дальнюю дорогу
Шрифт:
– А вон несется, – ехидно сообщил Кузьма, вглядываясь в темную улицу.
Оттуда и в самом деле слышались крики и топот: на место пожара бежали цыганки.
– Мать честная и все угодники... – Петька кинулся в переулок, успев крикнуть напоследок: – Эй, не было меня тут!
– Не было, не было! – захохотал Кузьма.
Илья стоял рядом и смотрел на горящий дом. Рыжие блики прыгали на чумазых лицах собравшихся. Яшка у забора умывался из ведра. Рядом разглядывал прогоревшую в нескольких местах рубаху Гришка. Несколько человек еще носились вокруг дома, оттаскивая выброшенное из окон добро. С задымленного
– Господи праведный! Анютка! Анька в дому осталась!
Кричала мадам Даная. Тут же вокруг нее сгрудилась толпа закопченного, мокрого, перепачканного народа, посыпались вопросы:
– Какая Анютка? Ваша? Племяшка?
– Как это она? Где?
– Почему не выскочила?
– Может, и нету ее там?
– Да как же нету, как же нету, люди добрые?! – Мадам Даная заливалась слезами на груди Якова Васильича, рвалась из его рук, порываясь бежать к пылающему дому. – Она же там осталась, наверху, на чердаке! Спит, поди. Ее же пушкой не подымешь! Господи, православные! Да сделайте что-нибудь, помогите, вытащите!
– Уж не вытащишь, Даная... – тихо сказал Яков Васильич.
Мадам Даная посмотрела на него, на охваченный огнем дом, зажала рот руками и, хрипло завыв, сползла на землю. Столпившиеся вокруг люди подавленно молчали. Толстая Матрена начала всхлипывать. Илья, не отрывая глаз, смотрел на огненный столб, в который превратился дом. И не заметил, как его Гришка вдруг вырвал из рук Кузьмы ведро воды, вылил его на себя, натянул на голову мокрую чуйку и, перекрестившись, кинулся к дому. Дружный вздох взлетел над толпой. Илья обернулся, успел увидеть, как Гришка приставляет к стене брошенную Кузьмой лестницу и быстро, как кошка, карабкается по ней.
– Чаво! [38]Стой! Кому говорю, стой! Выдеру! – закричал Илья, бросаясь вслед, но было поздно: Гришка уже исчез в горящем окне. Илья кинулся было следом, но сразу несколько рук схватило за локти:
– Стой, морэ! Не поможешь! Оба пропадете!
– Да пошли вы к чертям!.. – орал Илья, вырываясь, но из темноты выглянула оскаленная физиономия Митро, потрясающего обгорелым поленом:
– Как дам вот сейчас! Сиди не дергайся! Ему же хуже сделаешь! Сядь, морэ, сядь, дорогой, даст бог, все получится...
– Настька где? – хрипло спросил Илья, садясь на землю. – Настьку не пускайте...
– Она еще дома, ведра раздает. Не пустим, уже Стешка побежала... Не беспокойся. Молись лучше.
Илья машинально перекрестился, но руки дрожали, горло стиснула судорога, а в голове билось одно: что теперь сказать Настьке. Ведь не выберется... Не выберется, паршивец, не сгорит, так задохнется... И чего только его понесло туда, невеста ему эта Анютка, что ли?!
Народ волной прихлынул к дому – стояли почти вплотную, не боясь, что ударит горящим бревном, сыпанет искрами. Мадам Даная колотилась в истерике на земле, над ней сгрудились девицы. Цыгане стояли с полными ведрами наготове, но с каждой минутой становилось все очевиднее, что их помощь не понадобится. На Илью уже смотрели с сочувствием. Рука Митро, сжавшая его плечо, казалось, окаменела. Кузьма в стороне тихо сговаривался о чем-то с Яковом Васильевым. Яшка стоял ближе всех к дому; весь подавшись вперед, смотрел воспаленными от жара
– Ну, все, крещеные, – вздохнув, сказал кто-то в толпе.
Илья бешено повернулся на голос, вырвался из держащих его рук... но в это время диким голосом завопил Яшка:
– Вон они!
Илья вскинул голову. И увидел в окне второго этажа фигуру сына. Гришка качался как пьяный, стоя на подоконнике. На плече у него висел какой-то белый сверток. На голове, вцепившись когтями в Гришкины волосы, истошно мяукала перепуганная кошка.
– Прыгай! Прыгай, чаво! – орал весь двор.
Илья подбежал вплотную и увидел, что глаза Гришки плотно зажмурены. «Дэвла, ослеп, что ли?» – мелькнуло в голове. Лестница еще стояла прислоненной к стене. Илья занес было ногу на нее, но подлетевший Митро оттолкнул его так, что он упал вместе с лестницей:
– Сдурел?! Стена сейчас завалится!
Ой, черт... Илья поднялся на колени, не сводя глаз с фигуры сына в окне. От бессилия сводило скулы. Набрав побольше воздуха, он гаркнул так, что заболело в груди:
– Прыгай, сукин сын! Отдеру как сидорову козу!
Гришка вздрогнул, открыл глаза. Испуганно посмотрел вниз, на отца, обернулся – и прыгнул. Илья кинулся к сыну и едва успел заметить, как прямо на него падает рассыпающаяся золотыми искрами стена дома. Но сверху шлепнулось что-то мокрое, вонючее, липкое, стало трудно дышать, кто-то поволок его по земле, твердый корень порвал рубаху, ободрал спину... – и темнота.
Илья очнулся от вылитого на голову ведра воды. Тут же сел торчком, огляделся:
– Гришка где?
– Да что ему будет, герою твоему... – проворчал кто-то рядом, и Илья узнал голос Якова Васильева. – Вон, девки его облизывают.
– Живой? – не поверил своим ушам Илья.
Вскочив, он в минуту разметал плачущий, смеющийся, кудахтающий клубок проституток, пробился к сидящему на земле сыну, крепко схватил его за плечи:
– Сынок! Гришенька! Как ты, господи? Не обжегся? Убью, паршивец, семь шкур спущу! Да как... как тебе только... О матери-то подумал?!
Гришка растерянно улыбался, щурил глаза. Илья размахнулся было дать ему подзатыльник, но руки отчаянно дрожали, и он сумел только торопливо, неловко ощупать сына с ног до головы. Кажется, все у того было на месте.
– Да я целый, дадо... – хрипло сказал Гришка, глядя на него. – Не надо. Люди... Цыгане смотрят.
– Поучи отца еще! Это от дыма... – Илья вытер рукавом глаза, поспешил отвернуться. Увидел рядом, у куста, лежащую Анютку. Ей уже подсунули под голову подушку, вытерли лицо, обвязали мокрым платком опаленные волосы, а она все моргала короткими ресницами и спрашивала у ревущих девиц:
– А что случилось, мадамочки?
– Вот сон у девки! – подивился Кузьма, присаживаясь рядом с Ильей на корточки. – Не поверишь, морэ, – битый час добудиться не могли! Ничего не видела – ни пожара, ни дыма, ни Гришки! Даже когда стена упала, не проснулась! Яков Васильич на нее полведра воды вылил, только тогда глазами захлопала!
Растрепанная, зареванная мадам Даная одним рывком подняла Анютку на ноги и повергла на землю перед Гришкой:
– В ноги! В ноги кланяйся, дуреха! Сколь народу из-за тебя чуть не загинуло!