Погибшая леди
Шрифт:
У него было время поразмышлять о разных вещах: о себе самом и о своих друзьях, живущих в этом доме. Он заметил, что частенько, когда миссис Форрестер бывала чем-то занята, капитан окликал ее: «Детка! Детка!» — и она отзывалась откуда-то, где в это время находилась: «Да, мистер Форрестер», — но не спешила к нему, будто знала, что если муж вот так зовет ее, ему ничего не нужно. Может быть, капитану хотелось знать, что она поблизости, а может быть, ему просто нравилось обращаться к ней и слышать, как она ему отвечает. Чем дольше Нил наблюдал капитана Форрестера в те его последние,
6
Смерть капитана Форрестера, случившаяся в начале декабря, была тем знаменательным событием, о котором сброшенный со счетов Суит-Уотер смог впервые за долгие годы сообщить телеграфом всему штату. Цветы и телеграммы посыпались с востока и с запада, но так уж получилось, что никто из ближайших друзей капитана не смог приехать на похороны. Мистер Дэлзел был в Калифорнии, а президент Берлингтонской железной дороги как раз путешествовал по Европе. Остальные либо уехали, либо собственное нездоровье помешало им проводить капитана. Так что среди несших гроб было только два ближайших друга мистера Форрестера — судья Помрой и доктор Деннисон.
Утром в день похорон, когда капитан уже лежал в гробу, а гробовщик расставлял в гостиной стулья, Нил услышал, что кто-то стучит в дверь кухни. Он открыл ее и увидел Адольфа Блюма с большой белой коробкой.
— Нил, — попросил он, — будь добр, передай миссис Форрестер цветы и скажи, что это капитану от нас с Рейном.
Адольф был в своем старом рабочем костюме, с вязаным шарфом на шее, другой одежды он, наверно, и не имел. Нил знал, что на похороны Адольф не пойдет, и предложил ему:
— Может, зайдешь, взглянешь на него, Дольфи? Он совсем не изменился.
Адольф заколебался, но, увидев в окно гостиной гробовщика, ответил:
— Да нет, спасибо, Нил, — сунул красные руки в карманы куртки и ушел.
Нил вынул из коробки цветы — целую охапку желтых роз, которые, несомненно, стоили жизни многим кроликам. Он понес розы наверх, где отдыхала миссис Форрестер.
— Это от братьев Блюм, — объяснил Нил. — Адольф только что принес их на кухню.
Миссис Форрестер посмотрела на цветы, отвернулась, губы у нее задрожали. В первый раз за весь день выдержка ей изменила, застывшее бледное лицо смягчилось.
Народу на похороны собралось много. Со всего округа съехались давно живущие здесь поселенцы и фермеры, чтобы проводить до могилы старого, всеми почитаемого пионера.
Когда Нил, его дядя и миссис Форрестер возвращались в коляске с кладбища, миссис Форрестер, не проронившая ни слова с тех пор, как они выехали из дома, вдруг заговорила:
— Судья Помрой, — спокойно сказала она, — я думаю, надо перенести солнечные часы мистера Форрестера на его могилу. На цоколе можно высечь надпись. По-моему, это будет лучше любого покупного памятника. А вокруг я посажу его же розы.
В дом они вернулись в четыре часа, и миссис Форрестер настояла на том, что приготовит
— Я и сама хочу чая и вообще лучше мне чем-нибудь заняться. Подождите меня в гостиной. А ты, Нил, расставь мебель по местам.
Серый день клонился к вечеру, и, пока все трое сидели за чаем перед окном, широкие луга, растянувшиеся между холмом и городом, начало быстро заметать первым снегом, а скрип высоких тополей вокруг дома, казалось, возвещал о наступлении зимы.
7
Однажды апрельским утром Нил сидел один в дядюшкиной конторе. Судья уже давно хворал, у него разыгрался ревматизм, и текущие дела вел за него Нил.
Открылась дверь, и на пороге появился человек, незнакомый, но кого-то Нилу напомнивший. Пришлось напрячь память, и тогда Нил сообразил, что перед ним Орвил Огден, который раньше часто наведывался в Суит-Уотер, но последние несколько лет не показывался. Он ничуть не постарел. Как и прежде, один глаз — ясный — смотрел прямо, другой — мутный — косил. Он по-прежнему носил жесткую бородку-эспаньолку и закручивал усы, цветом напоминавшие пчелиный воск, а жидкие волосы лихо зачесывал на лысину.
— Вы ведь племянник судьи Помроя, не так ли? Не знаю вашего имени, молодой человек, но я вас помню. А где судья?
— Присядьте, пожалуйста, мистер Огден. Дядя болен. Он не был в конторе уже несколько месяцев. Совсем расхворался. Чем могу служить?
— Печально слышать, что судья болен, очень печально, — по его тону казалось, что он действительно опечален. — Похоже, все мы стареем, и тут уж ничего не попишешь. С тех пор как скончался Дэниел Форрестер, все не так, — мистер Огден снял пальто, аккуратно положил на стол шляпу и перчатки и вдруг растерялся. — А что с вашим дядей? — неожиданно спросил он.
Нил рассказал ему.
— Я должен был зимой вернуться в Бостон учиться. Но дядя упросил меня остаться и заменить его. Не захотел никому здесь доверять свою контору.
— Понятно, понятно, — задумчиво произнес мистер Огден. — Значит, сейчас его дела ведете вы? — Он помолчал, размышляя о чем-то. — Да, я хотел кое-что с ним обсудить. Я здесь всего на несколько часов, от поезда до поезда. Но могу поговорить об этом и с вами, а вы посоветуетесь с дядей и напишете мне в Чикаго. Дело конфиденциальное и касается определенного лица.
Нил заверил мистера Огдена, что ему нечего опасаться, однако тот, по-видимому, не знал, с чего начать. Он был очень серьезен и, не торопясь, раскурил сигару.
— Ничего сложного, — сказал он наконец, — я намереваюсь сделать вашему дяде довольно деликатное предложение, касающееся одного из его клиентов. В настоящее время у меня в Вашингтоне есть друзья в правительственных кругах, они предпримут все от них зависящее, чтобы посодействовать мне. Вот я и подумал: этим можно воспользоваться, чтобы увеличить пенсию миссис Форрестер. На этой неделе я буду в Чикаго, а закончив там дела, с удовольствием прокачусь в Вашингтон и посмотрю, что можно устроить. При условии, конечно, что никто, а главное, клиент вашего дяди, не узнает о моем участии в этом деле.