Поглощенные Грешники
Шрифт:
— Да.
Раздражение согревает мой меня. Я провожу зубами по ее складочкам, а затем сосу клитор и отпускаю его с влажным хлопком.
— А когда я заставлю тебя плакать, ты используешь свое стоп-слово?
Наступает ее очередь сделать паузу.
— Нет.
Поднявшись на ноги, я со злостью отталкиваю ее задницу, но успеваю подхватить ее как раз перед тем, как она упадет за край подлокотника.
— Ты упрямая маленькая сучка, ты знаешь это?
Она поворачивает голову, поднимая
— Да, — тихо говорит она.
Я издаю сухой смешок, но он лишен всякого юмора и застревает у меня в горле. Упрямая — это еще мягко сказано. Эта девушка не дала бы мне того, чего я хотел, даже если бы я вытащил ее на середину Дьявольской Ямы, раздел догола и выпорол.
Проведя пальцами по волосам, я перевожу внимание на стеганые обои, нуждаясь в передышке от выражения глаз Пенелопы, как у лани. Это одна из многих причин, почему я трахаю девушек только сзади. Вот только с утра я узнал, что когда Пенелопа слишком долго не обращает на меня внимания, у меня есть дурная привычка заставлять ее все равно смотреть на меня.
Качая головой, я опускаю глаза на ее задницу. Она красная и искалеченная. Болезненные пульсации в моем члене противоречат беспокойству в животе. Иронично, на самом деле. Я увлек ее на эту яхту с окровавленными руками, с намерением погубить ее до того, как она сделает это со мной. И все же, одна ее брошенная слеза держит меня за горло, заставляя задаться вопросом: помогут ли шоколад и грелки остановить следующую слезу.
Должно быть, именно это и означает быть на самом дне.
Я отгоняю все банальные мысли о конфетах и последующем уходе и просовываю руки под ее толстовку, обхватывая Пенелопу за бедра.
К черту все это, я подарю ей лучший оргазм в ее жизни.
Я наклоняюсь, чтобы снова поцеловать ее в попку, бормоча что-то неловкое по-итальянски, но как раз в тот момент, когда я собираюсь снова опуститься между ее ягодицами, рука хватает меня за предплечье и останавливает.
Мой взгляд поднимается к Пенелопе. Чем дольше я нахожусь в этой ловушке, тем тверже он становится.
— Не будь милым.
Моя челюсть сжимается.
— Почему?
— Мне это не нравится.
Мы смотрим друг на друга несколько напряженных секунд, ее слова и их смысл впитываются в мою кожу, как кислотный дождь. Итак, ей не только нравится, когда это грубо, ей нравится только грубость. Бурные мысли о других мужчинах и их ремнях проносятся в моей голове, растворяя все чувства вины.
Я не отрываю от нее глаз, пока поднимаю ремень с пола, затем оборачиваю его вокруг своих разбитых кулаков и туго натягиваю. Пенелопа выдыхает и опускает голову на подушку, но я поднимаю ее за капюшон свитера.
— Что ты...?
Я перерываю ее, вставляя ремень в её рот. Зажав в одной ладони пряжку и петлю, рывком поднимаю ее на руки,
Когда мои губы касаются мочки ее уха, мой тон понижается до предупреждающего.
— Если все станет через чур, и ты не воспользуешься стоп-словом, я привяжу тебя к своей кровати и буду пытать тебя всякими приятностями. Поняла?
Ее взгляд скользит в сторону, пронизанный подозрением.
— Например какими? — бурчит она.
Я останавливаюсь. Хрен его знает… я никогда в жизни не делал ничего романтического для женщин. Но сейчас я склоняюсь над ней, моя эрекция прижимается к ее голой заднице, и ее теплый, влажный жар обжигает мои брюки. Я не могу сосредоточиться на гипотетических пытках в такой момент.
— Ну знаешь, всяким романтичным дерьмом, — ворчу я.
Я ловлю ее встревоженный взгляд, прежде чем подтянуть ремень так, чтобы оказаться у нее за спиной и не сломать ей челюсть.
Мой член болит от желания быть освобожденным, тут же вступает в состояние боеготовности, как только я рывком расстегиваю молнию. Когда я погружаю головку между её ног, безумие пронзает меня, словно яд, электризуя мои нервы и отравляя мой разум беспокойными мыслями. Вроде того, как, блять, я продержусь дольше нескольких минут, когда Пенелопа заткнута ремнем во рту?
Боже, какая же она тугая. Борясь с каждым садистским шепотом в моей голове, я замедляю темп и позволяю ее телу направлять меня внутри нее. Отстраняясь, когда её позвоночник выпрямляется под моей ладонью, и приближаясь, когда она туго натягивает мой ремень, пытаясь опуститься на локти и приподнять попку для более глубокого угла.
Звук разочарования заставляет меня поднять глаза и встретиться с ней взглядом. Она напрягается, чтобы посмотреть на меня, выражая свое раздражение моим неторопливым темпом.
Я улыбаюсь.
Она хмурится.
Затем я жестко вхожу в нее.
Ее голова падает вперед, и вид того, как она сжимает мой ремень, чтобы заглушить стон, настолько возбуждающий, что я едва могу это выдержать. Я сжимаю зубы от тисков ее киски, и это ощущается как отчаянный толчок каждый раз, когда она наклоняется вперед. Громкий шлепок ее ягодиц, когда она с большой силой опускается на мое основание, заставляет меня смотреть на этот вид, и, блять, он навечно запечатлеется в моих сетчатках.
Мне нужно больше, больше её мягкой кожи под моими ладонями и языком. Движимый безумием, я затягиваю ремень потуже, пока она уже не перегибается через диван, а прижимается к моей груди. Еще один небольшой толчок, и ее голова откидывается назад, прижимаясь к моим ключицам, обнажая шею. От нее так вкусно пахнет, что я не задумываясь впиваюсь зубами в ее бешено бьющийся пульс, а затем облизываю оставленный след, когда она резко выдыхает.
Моя свободная рука скользит под толстовку и по ее животу, сжимая одну из ее сисек.