Погоня за судьбой
Шрифт:
– Ждешь?
Я нахмурилась.
– А ты не видишь?
– Правильно, жди… И не дрейфь, всё будет нормально. Ты справишься.
Подмигнув мне, он сбежал вниз по ступеням и прыгнул в свой пикап. Двигатель взревел, машина сдала задом, вывернула на грунтовку и, поскрипывая рессорами, стала удаляться в сторону шоссе. Я провожала его взглядом, а издалека в сторону дома уже приближалась, поднимая пыль, другая машина. Белый пикап и большой чёрный внедорожник разминулись, незнакомец приблизился и подкатил к крыльцу. Из джипа вышел крепкий лысый амбал, затянутый в чёрный деловой
– Ты Лиза? Я от Альберта. Садись, поехали!
Я поднялась, проковыляла к машине и, взобравшись на пассажирское сиденье, хлопнула дверью. Незнакомец представился:
– Меня зовут Рамон. Я буду тебя обучать и готовить, но сначала нам нужно заменить это, – он кивнул в сторону моих протезов, – на что-нибудь более подходящее.
– В смысле, заменить? Отрезать и пришить новые?
– Да. С этими клешнями ты не сможешь выполнять поставленные задачи, поэтому сейчас мы едем в Ла Кахету на операцию. Всё уже подготовлено, тебя ждут.
Я простонала:
– Блин, только не это опять…
Сразу вспомнились недели реабилитации, мучительная боль при любом движении, переносе точки опоры. Мне что, нужно будет заново учиться ходить? Снова?!
Республиканский центр находился в сотне километров к северу, так что у меня было достаточно времени, чтобы, сидя на пассажирском сиденьи, предвкусить дальнейшие недели мучений. Но делать нечего – как говорится, взялся за гуж – не говори, что не дюж…
Ла Кахета встретила нас чистыми и опрятными улицами и строгими серыми пятиэтажками. Маленьких магазинчиков и ларьков вдоль тротуаров не было совсем – вся торговля была загнана новой городской администрацией в огромные торговые центры, что, наверное, было довольно неудобно. Людям приходилось учиться планированию и закупаться впрок, чтобы не тащиться через город за любой мелочью.
Такая политика, впрочем, давала свои плоды – в городе царила чистота, а мелкая уличная преступность за неимением кормовой базы, съёжилась до минимума за последние несколько лет.
Гордостью города была республиканская больница имени Хосе Эрнандеса, героического врача-эпидемиолога из мифологии далёкой Земли, которого по дурацкой случайности сбила машина, когда он возвращался из аптеки, закупив на свои собственные деньги лекарств для очередной своей тяжело больной пациентки.
Лечение в этой больнице было крайне дорогим, но если ты могла это себе позволить – тобой занимались самые лучшие и ответственные специалисты. Я – не могла.
Мы проехали через город, и молчаливый Рамон закатил джип на подземную парковку больницы, возвышавшейся на добрый десяток этажей. В холле он оформил какие-то документы, после чего приветливая медсестра, проведя нас через лабиринт сияющих белизной коридоров, открыла перед нами дверь в операционную, где нас уже ждали трое трансплантологов и пара медсестёр в халатах и медицинских шапочках. В углу недвижимо возвышался большой робот-хирург со множеством манипуляторов.
Рамон повернулся ко мне:
– Меня ждут дела. Тебя прооперируют и поместят в палату на отдых. Обо всём договорено, за всё заплачено. Если что-то понадобится –
Рамон вышел через раздвижную дверь. Самый пожилой из докторов сделал шаг вперёд и вежливо попросил:
– Прошу вас, разденьтесь вот за этой ширмой, и укладывайтесь на операционный стол.
Я послушалась, и уже через полминуты лежала на столешнице. В полутьме надо мной нависала огромная круглая хирургическая лампа.
– Раскиньте, пожалуйста, руки в стороны… Вот в эти ложементы. И раздвиньте ноги…
На моих плечах защёлкнулись зажимы. Откуда-то справа послышался лёгкий металлический перезвон и гул резиновых колесиков, катящихся по кафелю. Я сглотнула. Бархатистый женский голос успокаивающе произнёс:
– Не волнуйтесь, мы дадим вам общий наркоз. Вы ничего не почувствуете.
В поле зрения появилась рука в резиновой перчатке с дыхательной маской. Я закрыла глаза.
– Считайте вслух от десяти до одного.
Многочисленными белыми огнями вспыхнула яркая лампа. Я начала считать. Голос мой как будто бы отдалялся и таял в пространстве.
– Десять… Девять… Восемь…
Чёрная мгла окутала моё сознание…
Человек всегда стремился расширять горизонты своих возможностей – будь то физические горизонты высоты, глубины, дальности, или горизонты физиологические – силы, скорости, ловкости. Подводники покоряли глубины, шахматисты сражались с совершенным искусственным интеллектом, а спортсмены ставили рекорды – дух соперничества на протяжении всей истории питал человека, неумолимо толкая его вперёд и вверх. Даже если вокруг никого не было – человек находил способ побороться сам с собой, и неизменно рос…
Когда человек научился эффективно модифицировать своё тело, ему открылось новое окно возможностей. Свои слабости можно было превратить в преимущества, попросту заменив часть тела на искусственный аналог. Отказала печень? Вставь новую! Слабые руки не справляются со штангой? К черту их, механические – к вашим услугам. Работаешь на высокотоксичном производстве? Вот тебе новый, токсирезистентный кожаный покров.
Одновременно с этим возникла необходимость контроля таких изменений, и в первую очередь она коснулась спорта – той самой сферы, в которой наиболее ярко проявлялся дух соперничества. Допинг-контроля было уже недостаточно – какой смысл брать анализ крови у мехмода, чья печень заменена мощным искусственным механизмом, идеально фильтрующим организм от всех чуждых примесей? Как понять, кто жмёт сейчас штангу – честный спортсмен, потративший годы жизни на то, чтобы добраться до ринга, или биомод, нарастивший свои мышцы?
В Конфедерации был разработан свод правил и законов, касающихся изменения своего тела – общим для всего человечества было правило пятидесяти процентов. Наполовину изменённый человек – уже не человек. И отношение к тем, кто перестал быть людьми, хоть и разнилось от планеты к планете, от региона к региону, было примерно одинаковым – поражение в правах, контроль за передвижением и необходимость постоянно отмечаться в органах правопорядка, а то и полный запрет на нахождение внутри атмосферы.