Пограничье
Шрифт:
— Любимого мужа приветствуют не так.
— А как? — если бы Павлик не знал, что она не умеет кокетничать, он бы выдал ей главный приз. За томный выдох, за трепет полуопущенных ресниц, за румянец нежный, как весеннее утро... Но в первую очередь, за губы, приоткрытые в ожидании поцелуя.
— Так.
Так? Возьми себя в руки, болван! Женщины любят ушами! Ты только что в самом деле ответил просто «так»? К чертям все! Нет сил бороться с соблазном влажных губ!
Когда дыхания стало не хватать, он оторвался от сладкого
— Кажется, я поняла... Вот так?
Одна рука скользнула на затылок и запуталась в волосах, царапая острыми ноготками, а вторая легла на грудь, растопыренной ладонью впитывая каждый бешеный удар. Крутые бедра под пальцами Пауля напряглись, когда женщина привстала на цыпочки.
— Нет, точно поняла... Я знаю, как... Наверное, лучше всего...
— Боги!
Не выдержал первым этой тонкой игры и просто смел ее рот поцелуем, игнорируя глухой стук на заднем плане. Кажется, местный сторож все-таки потерял свою челюсть. Ну, ничего. Пауль Эро найдет ему ее бесплатно. Сегодня он в таком хорошем настроении, что с радостью пойдет на небольшую благотворительность.
— Сонюш...
— М-м-м-м?..
— Поросенок ты, Сонька! Когда ты так себя ведешь, злиться совершенно невозможно.
— Злиться? — она вдруг побледнела, и Павлик в очередной раз мысленно послал проклятия в адрес той сволочи, которая сделала из этой прекрасной женщины испуганного мышонка. — Почему ты должен на меня злиться?
— Не должен, — легко согласился Эро. — Но злюсь, наверное. Я же просил тебя не выходить из дома сегодня.
Она раздраженно поджала губы и с видом королевы ледяных эльфов поинтересовалась:
— Ты хочешь сказать, что теперь, — нервным движением почесала плечо с недоцелованной до конца татуировкой, — теперь, когда у меня есть... это... я обязана выполнять твои приказы беспрекословно?
— Сонюш!..
Павлик застонал в голос, после чего схватил свою глупую и сопротивляющуюся собственному счастью жену за руку и утащил ее в коридор, подальше от любопытных глаз.
Кстати, о глазах. Глаза Соньи Ингеборги метали ярко-зеленые молнии, а рыжие волосы гневно приподнялись, словно увеличившись в объеме. Хотелось схватить ее крепко и целовать до мягкости и потери дыхания. Сначала своего, потом ее, потом опять своего.
Но вместо этого Пауль прижал к стене напряженное тело, превентивно коленом упредил попытки к бегству, ладонями обнял побледневшие от гнева щеки и прошептал:
— Просьбы. Соня, не приказы. Я...
Сердце пропустило сразу пять ударов, дыхание остановилось, а кровь загустела, потому что зеленые глаза почернели и наполнились слезами.
— Соня?
Одновременно хотелось зарычать, завыть, перегрызть себе же горло и кого-нибудь стукнуть, потому что она, совершенно очевидно, собралась заплакать.
— Я плохая, — надтреснутым голосом, наконец, проговорило это невозможное создание,
— У тебя все замечательно получается, правда, — Пауль сцеловывал мокрые дорожки с лица и проклинал себя за неуместное в данной ситуации возбуждение, но от ее несчастного и беспомощного вида целиком сносило крышу. И оставалось радоваться только одному: хорошо, что в эфорате Речного города нет «приватных кабинетов»... А почему, собственно, нет?
— Родная моя, ну не плачь...
Всхлипнула как-то совершенно трогательно и по-детски, спрятала от него мокрую зелень глаз, и Павлик немедленно поцеловал опущенные веки.
— Сонюш.
— Мне надо тебе что-то сказать, — Сонья нахмурилась и откинулась назад, внимательно всматриваясь во взволнованное мужское лицо.
— Скажи, — он кивнул, всем своим видом изъявляя готовность слушать, и даже улыбнулся легко, подбодряя и утешая одновременно. Улыбаться расхотелось почти сразу, как только она начала говорить. Жестом остановил неуверенный поток слов, сплел защитный щит и, шагнув под его прозрачный купол, притянул к себе Сонью за плечи. Она дернулась, глупая, пытаясь вырваться, но кто ее отпустит? Попалась. Теперь не убежит.
Хрипловатый голос дрожал и время от времени срывался на шепот. И было понятно, что она совсем не хочет рассказывать и вспоминать. Это было понятно даже без предисловия, в котором она искренне заявила:
— Я все свои проблемы привыкла решать сама. И эту решу тоже сама, наверное. Просто ты должен знать. Да. Теперь, когда... — фраза «мы женаты» пока давалась ей с трудом, но ничего страшного, над этим мы еще поработаем. — В общем, хотя я и считаю, что тайна, известная двоим, тайной быть перестает... Но тебе я верю немного больше, чем всем остальным.
Павлик улыбнулся. Верит. Скольких нервов и седых волос ему стоило это доверие, хрупкое, как тонкая корочка льда, покрывающая фонтан в мамином саду в первое зимнее утро.
Она отворачивалась, прятала лицо и хмурилась с независимым видом. И еще боялась. Так глупо и очевидно боялась чего-то. И этот непонятный страх проступал в дрожи голоса, и в нервной пляске пальцев, и в блеске глаз... И Пауль, не выдержав напряжения, не своего, ее, прервал жуткий рассказ коротким поцелуем и произнес, прямо глядя в зеленые глаза:
— Все будет хорошо, милая. Я счастлив, что ты решилась рассказать мне. Я понимаю, что тебе сложно привыкнуть, но начнем с малого, ладно? Просто помни о том, что у нас теперь общая жизнь, поэтому и проблемы тоже общие. Договорились?
Сонья хмыкнула как-то уж слишком скептически, заставив тем самым Павлика улыбнуться.
— Пойдем пообедаем, там и решим, как лучше поступить, — предложил он и немедленно наткнулся на возмущенный взгляд.
— Пообедаем? Поль! Он сказал, что если я не приду через час, то...