Пограничье

Ли Марина

Кто-то дотронулся до моего плеча, и я заорала, огрызаясь по сторонам, не слушая успокаивающих слов, не видя того, кто пытается оторвать меня от мужа. Кажется, я кого-то ударила. И, если верить соленому металлическому вкусу крови во рту, даже покусала, а потом вместе со странным звоном на мою голову обрушился, судя по ощущениям, целый сугроб колючего снега, и я, продолжая цепляться слабеющими пальцами за Павлика, потеряла сознание.

В себя пришла от тихого шепота над моей головой:

— Слушай, может все-таки позвать

кого-то? Вторые сутки пошли...

— Тебе Дуная что велела?

— Сидеть и не дергаться...

— Вот и не дергайся. И ради богов! Прекрати ныть все время. Мало мне Совета, так еще и ты со своим нытьем.

Я осторожно приоткрыла один глаз и выдохнула с облегчением: зрение все-таки ко мне вернулось.

Вернулось, чтобы сообщить мне о том, что я лежу на кровати в женском флигеле в своей собственной старой комнате, в той самой, где мною были пролиты ведра слез и истрачены километры нервов.

— Проклятье!

Я рывком села на постели и застонала, когда от резкого движения в голове зазвенело.

— Соня! — одновременно вскрикнули Ларс и Гаврик, которые стояли справа от меня. — Осторожно!

Двумя руками ухватилась за голову и прохрипела:

— Что происходит?

— Ты очнулась, — улыбнулся Ларс.

— Я боялся, что ты никогда не вернешься, — вдруг всхлипнул Гаврик и, упав на колени, уткнулся лицом в одеяло в районе моих колен.

— Почему я здесь? — спросила я о ненужном, потому что о нужном спрашивать было страшно.

— Нам сказали, что вы нестабильные пока. Что вас нельзя переходом переносить, а не переходом — опасно. Все-таки Волчья долина — не самое благоприятное для зимних путешествий место.

— Нас? — одними губами проговорила я и осторожно повернула голову налево, ощущая тепло большого тела рядом с собой.

Павлик лежал на спине, бледный, с огромными синяками под глазами, с пугающим красным шрамом на шее.

— Тебя и Пауля, — пояснил Ларс очевидное. — Он пока еще не приходил в себя.

— Да... — проговорила я, ревниво следя за тем, как медленно поднимается мужская грудная клетка, несмело отвела светлую прядь со лба и тихонько прижалась губами к горячему обнаженному плечу. — Да...

А потом перевела взгляд на своих мальчишек и велела:

— Рассказывайте.

— А что рассказывать? — волчонок толкнул домового в бок, освобождая себе место на краю моей постели. — Натворили мы тут шороху... Вчера представители обоих дворов сюда являлись...

Я вздохнула. Плохо дело. Уж если наши скромные жизни заинтересовали корону и трон — ничем хорошим это не кончится.

— Зачем?

— Ну, — Ларс пожал плечами, — звали меня на присягу, я теперь, вроде как, должен присягнуть Королеве лично... Хотят приурочить официальное наделение нового волчьего рода властью к празднику Разделения миров...

— До праздника три недели еще.

— Три недели... — проворчал оборотень. — Там знаешь, какой текст?

Попробуй выучи все... Совет еще этот.

— А что Совет? — я откинулась на подушку, почувствовав внезапную слабость. — Есть хочется — жуть...

— Я распоряжусь! — подхватился Гаврик и жеребеночком ускакал в коридор, не замечая шока в моих глазах.

— Они ж его сожрут! — прошептала я, а Ларс рассмеялся.

— Зубы обломают... Наш род Темная королева пока неофициально, но уже признала правящим, так что не посмеют...

Я слушала Ларса так, словно он рассказывал мне небылицы, перебивая рассказ удивленными охами, неверящими вскриками и злорадными смешками, но это было после. Сначала же я плакала, потому что Генка действительно отдал свою жизнь, чтобы отвоевать моего Павлика у смерти.

— Черт-те что тут творилось, — шептал Ларс, наклонившись вперед. — Я никогда не думал, что ангелы такие страшные, Сонька! Белые, огромные, и глаза светятся... Когда этот твой песню пропел, они, словно яблоки, с неба посыпались. Один такой возмущался, кричал тут, что поступок Афиногена в разрез идет с интересами клиента, а на него три других шипели, мол, из-за твоего клиента у них такой отвратительный рецидив. Что еще неизвестно, кто во всем произошедшем виноват. И что разбирательство последует обязательно. А еще что в этот раз точно полетят чьи-то головы. Где это, мол, видано? Второй раз за какие-то жалкие несколько тысяч лет хранитель жертвует бессмертием во имя полукровки... Один требовал, чтобы у Пауля жизнь назад забрали и вернули ее Афиногену, потому что того нельзя было так просто отпускать, а подготовить к торжественной казни на эшафоте...

— К казни... — выдохнула я.

— А Афиноген им, мол, руки коротки. Я ему не только жизнь отдал, я с ним кровью обменялся... Ну, а потом ты выступила...

— Я? — удивленно хлопнула глазами. — Ничего такого я не помню.

— Капец, Сонька. Ты одному чуть руку не отгрызла. Я тебя, честное слово, боюсь, сеструха. Ты страшна в ярости.

— Я и не в ярости страшна, — пробормотала я, удивленно прислушиваясь к эмоциям от нового слова «сеструха».

— А потом явился старикан, древнющий, седой как собака. И злой, словно цепной пес. Почему, говорит, официальный бой происходил без представителей Совета. Как это так, что старейшина узнает о смене династии от королевского вестника, а не из первых уст...

— Урс, — догадалась я.

— Ага, — Ларс кивнул. — Ты к нему голову повернула, оскалилась так, что бедняга чуть ласты не склеил. А потом так аккуратненько лапу ему на плечо положила...

— Л-лапу?

— А я не сказал? Так ты, когда хранителя того погрызла, ты же обернулась... Волчица у тебя очень красивая, Сонь. Рыжая, как солнце... Не бледней, — волчонок покровительственно похлопал меня по сжавшейся в кулак ладони. — Никто тебе ничего не сделает. Ты теперь под моей защитой.