Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»
Шрифт:
Как это часто случается, выбыли из строя самые решительные и опытные командиры. После недолгого совещания полк (теперь эту группу назвали так) возглавили командир стрелкового полка и комиссар пограничного отряда.
Оба сразу отменили приказ покойного подполковника, проявив при этом полное единодушие. Были срочно вызваны командиры подразделений. Журавлева не пригласили. Может, посчитали, что застава слишком мелкая единица, хотя капитан командовал и взводом Кондратьева, а также получил пополнение из числа разрозненных групп пограничников и красноармейцев. По сути,
Комиссар отряда предложил почтить память погибших, затем изложил свои соображения. Командиры и комиссары в 1941 году имели равные права, и комиссар сразу взял руководство в свои руки. Командир стрелкового полка, заметно обескураженный событиями первых дней войны, не возражал.
Комиссар умело обосновал свое решение, одновременно угадав настрой не слишком решительных командиров. Пускаться в рискованный марш с боями, когда вот-вот подойдут части Красной Армии, пожалуй, преждевременно.
Ситуация несколько изменилась. В результате сильной бомбежки погибли двадцать и получили ранения около сорока человек (потери относительно небольшие). Всего же раненых насчитывалось более ста бойцов. Как эвакуировать такую массу?
Комиссар приводил все новые аргументы в пользу того, что следует выждать еще немного, а не кидаться очертя голову по заполненным фашистами дорогам. Сам не замечая того, он толковал все в пользу своего решения в ущерб реальному положению дел.
Половина раненых могла передвигаться своим ходом и не создавала пока проблемы со своей эвакуацией. Имелось довольно большое количество повозок и лошадей.
Насчет успешной обороны комиссар преувеличивал возможности кое-как сколоченного полка. Имелось семнадцать пушек, в том числе три тяжелые гаубицы. Но запас снарядов был невелик и через час-два интенсивного боя орудия превратятся в бесполезное железо.
Количество патронов – по тысяче-полторы на пулемет и по две сотни на стрелка – казалось комиссару достаточным запасом. Бывалые командиры знали, что без подвоза все это израсходуется за весьма короткое время. Они считали, что имеющиеся возможности позволят полку прорваться на соединение с главными силами, а задержка на день-два влечет за собой риск оказаться в плотном кольце. Немцы выжидать не станут и перекроют пути отступления.
Кроме того, командиры батальонов и рот были уверены, что сразу после объявления приказа о переходе к обороне начнется бегство. Самовольно уйдут навстречу нашим войскам те, кто желает сражаться. Сидеть и чего-то ждать под бомбами и снарядами они не захотят.
Побегут бойцы из местных, так называемые «западники». По рукам ходили листовки, в которых «братьев-украинцев» призывали бежать из чужой для них армии и обещали всякие блага.
На обещания клевали не все, особенно бывшие активисты, комсомольцы и мужики, понимавшие, что нарушая присягу, они становятся предателями и могут попасть под расстрел. Но таких было немного. Бегство местных призывников обещало стать повальным.
Выражать свое мнение насчет дезертиров командиры не решались.
Но нашлись командиры, которые решительно настаивали на немедленном прорыве этой же ночью. В их числе был начальник особого отдела пограничного отряда майор Лесков.
Седой, с сутулой широкой спиной, Михаил Андреевич начал свою службу на границе еще в начале двадцатых. Сейчас он прямо высказывал то, о чем не решались говорить другие.
– Бездействие для военных людей неприемлемо. Развал дисциплины, паника.
– Ну, паники пока не наблюдается, – с непонятной улыбкой заметил старший политрук Анатолий Усанов, помощник комиссара по работе с комсомолом. – Наши комсомольцы как один готовы…
– Может, оставим пустые рассуждения? – раздраженно перебил политрука майор Лесков. – Война – это не комсомольское собрание.
Главным аргументом оборонительной тактики комиссара отряда и идущего у него на поводу командира стрелкового полка было твердое убеждение, что вот-вот нанесут удар регулярные части Красной Армии. Этого ждали с часу на час, и большинство в такой несокрушимый удар верили. Но далеко не все. Сомневались в этом майор Лесков и комбат Зимин, хотя последний и помалкивал. Высказать свое мнение ему бы все равно не дали.
– У вас имеются сомнения, Михаил Андреевич, что наступление Красной Армии задерживается? – осторожно спросил комиссар отряда.
– Да, такие сомнения есть. Общую обстановку на фронте мы не знаем. Пока немецкому командованию не до нас. Но полторы тысячи вооруженных людей они у себя в тылу не оставят. Обстрел уже ведется, и он наверняка усилится. Подтянут тяжелую артиллерию, хорошо отбомбятся, и через сутки мы мало на что будем способны.
Начальник артиллерии, подполковник лет пятидесяти, тоже высказался за отход. Снимая и вновь надевая круглые очки, он заявил, что у него в настоящее время имеется полноценный дивизион, около двадцати орудий.
– Правда, пушки трех калибров, но это неважно. Мы способны вечером поставить заградительный огонь, затем вывезти полевую артиллерию, а тяжелые гаубицы взорвать.
Подполковник говорил не спеша, перечислял количество снарядов, лошадей, приводил еще какие-то аргументы. Не выдержав, его оборвал командир полка.
– Достаточно. Все ясно. Предложение товарища комиссара мне кажется наиболее разумным. Крепкая оборона, удары из всего оружия, если надо, контр атаки, а когда понадобится, нанесем встречный удар в помощь наступающим частям Красной Армии.
Комиссар из молодых выдвиженцев недавно прибыл с учебы на высших политических курсах. Грамотный, вполне подготовленный политработник, он и сам не заметил, когда здравый смысл сменился в нем крепко вдолбленными истинами.
Красная Армия велика, могуча и непобедима. О повальном отступлении не может быть и речи. Уводить в неизвестность вооруженный полк – значит потерять веру в свою армию, усилить панические разговоры таких вот замшелых особистов и комбатов, не видящих дальше своего носа.