Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!»
Шрифт:
В этот момент Григория Зимина прорвало. Он злился на комиссара, чья медлительность уносила все новые жизни. Его раздражал командир полка, не в меру благодушный, не отошедший от выпитой водки. Но больше всего он ненавидел рослого, видного, как картинка с агитплаката, старшего политрука Анатолия Усанова, который, как всегда, намеревался остаться в стороне и спокойно постукивал пальцами по туго набитой полевой сумке.
– Тяжелые мотоциклы М-72 будут действовать как ударный взвод. Машины скоростные, грузоподъемные. На каждый посадим по четыре
– Николая Мальцева. Этот не подведет.
– Ну а поднимать их боевой дух будет старший политрук Усанов. У него и автомат имеется, и вижу, что в бой рвется, не удержать.
При этих словах среди командиров прокатился негромкий смешок. Все знали, что бравый на вид старший политрук, получивший «шпалы» на петлицы в двадцать пять лет, умел выдать патриотическую речь на любую тему, хорошо пел на командирских вечеринках, пользовался успехом среди связисток и медсестер, но в бой никогда не стремился.
Анатолий Усанов непринужденно усмехнулся. Быстро заговорил о предстоящем собрании, сверке комсомольских билетов, даже расстегнул толстый планшет, набитый бумагами. Он спохватился и замолчал, лишь когда почувствовал неладное.
Все тоже молчали и смотрели на Усанова неприязненно. Нервно дергалась щека у комиссара отряда, который чувствовал свою вину за непростительную медлительность и сверлил глазами трусоватого помощника.
Детали операции обсудили быстро. Рассуждать долго не приходилось. Снаряды продолжали лететь один за другим, безнаказанно убивая и калеча людей.
В эти первые дни войны обе стороны с удивлением обнаруживали в действиях противника методы и приемы, которых совсем не ожидали.
Наше командование столкнулось с четким взаимодействием немецких частей, которые умело продвигались на восток, находя слабые места в обороне красноармейских подразделений.
Для немецкого командования стало неожиданным и неприятным сюрпризом, когда дружно и зло огрызнулись пограничные заставы. Имевшие лишь стрелковое оружие, они вели ожесточенные бои весь первый день войны, несмотря на явное преимущество частей вермахта в тяжелом вооружении и количестве личного состава.
Возле каждой разрушенной до основания заставы оставались немецкие кладбища. Ряды аккуратных березовых крестов с табличками и касками наверху говорили, что упорство штурмовых частей наткнулось на такое же упорство пограничников.
Уже не стоял вопрос, брать ли бойцов погранзастав в плен или нет. Пограничники, принадлежавшие к ведомству НКВД, в плен не сдавалась. Те немногие, кто попадали раненые или контуженые, снисхождения не заслуживали – слишком велики были потери вермахта в бою с ними уже в первые часы боевых действий.
Зажатое в лесу довольно крупное соединение пограничников и бойцов Красной Армии обстреливали и бомбили уже сутки. Рассчитывали, что к ночи обескровленные батальоны и роты не выдержат непрерывного огня и рассеются, разбегутся по
Майор-баварец, командовавший сборным дивизионом трофейных русских орудий, вначале с азартом взялся за дело. Но многочасовой обстрел леса утомил его. Давал знать о себе возраст, виски сдавливало от непрерывного грохота, особенно тяжелых гаубиц.
Солдаты тоже устали, но продолжали исправно, как на учении, вести огонь. Вышли из строя две старые трехдюймовые пушки, сработанные еще при русском царе, ровесники давно ушедшей молодости майора. У одной из них разорвало истонченный казенник, вырвало затвор.
От сильного взрыва еще сильнее разболелась голова. Майор удалился в свою палатку, где выпил горячего кофе, поручив помощнику-лейтенанту продолжать огонь.
– Можете немного снизить темп стрельбы, чтобы не перегревать орудия, но снаряды должны лететь в русских непрерывно. В конце концов у них не выдержат нервы.
– Надо запросить у трофейщиков новые пушки, – проявлял активность молодой артиллерист.
– Запросите, – устало согласился майор.
– И сотни три-четыре шрапнельных снарядов. Они более эффективны в лесу.
– Действуйте, – дружески кивнул старый солдат кайзера.
Вскоре заменили неисправные орудия, а вышедшие из строя стали цеплять к грузовикам, чтобы везти на ремонтную базу. Именно в этот момент майор почувствовал изменение обстановки. Усилился пулеметный огонь из леса. Одна из пуль пробила верх палатки, чертыхнулся кто-то из шоферов. Послышались близкие взрывы легких снарядов, скорее всего, 45-миллиметровых.
Взрывная волна качнула полотняный полог, осколки звякнули о щит пушки. Майор достаточно повоевал в своей жизни, чтобы не обращать внимания на такие мелочи. Он закрыл глаза и задремал. Звуки орудийной пальбы ему не мешали, он привык к ним.
Лейтенант обходил батареи. Задержался возле шестидюймовой гаубицы, короткоствольной, с изогнутым щитом. Это было крепостное орудие образца 1909 года, бросающее сорокакилограммовые снаряды. Разглядел клеймо фирмы «Шнайдер». Когда-то русские купили пушку в Германии. Минуло много лет, и вот она бьет по большевикам.
– Русские что-то развоевались, – доложил командир орудия. – Сыпят из пулеметов почем зря.
– Есть потери?
– Двое легко ранены.
– Я распоряжусь, чтобы «трехдюймовки» прихлопнули пулеметы. Вот-вот доставят шрапнель.
Лейтенант неторопливо зашагал к позициям 76-миллиметровых пушек. Легкий снаряд прошуршал в стороне, взорвался возле разворачивающегося грузовика. Офицер ускорил шаг и вдруг услышал крики. Он обернулся.
Зрелище выглядело совершенно неправдоподобным. Из леса, вдоль лощины, пригнувшись к седлам, неслись десятка полтора всадников. Из-за деревьев появились несколько мотоциклов с колясками, облепленные русскими. Моторы М-72 ревели от напряжения, но мотоциклы двигались довольно быстро.