Пограничный городок. Китайская проза XX века

Институт Конфуция в СПбГУ

Издание осуществлено при поддержке Института Конфуция в Санкт-Петербургском государственном университете

Авторские права на публикацию переводов на русский язык предоставлены Китайским обществом коллективного управления авторскими правами на литературные произведения

О. П. Родионова, перевод, 2012

Институт Конфуция

в Санкт-Петербургском университете и издательство «КАРО» представляют вторую книгу в серии современной китайской прозы [1] . На этот раз мы предлагаем читателю познакомиться с четырьмя выдающимися повестями 1930-1940-х годов – золотого времени современной китайской литературы. Это «Моя жизнь» (1937) Лао Шэ (1899–1966), «Наваждение любви» (1937) Сюй Сюя (1908–1980), «Пограничный городок» (1934) Шэнь Цунвэня (1902–1988) и «Любовь, разрушающая города» (1943) Чжан Айлин (1920–1995).

Новая литература Китая принципиально отличается от классической китайской словесности. Она возникла как реакция на духовный кризис, охвативший Китай в конце XIX – начале XX века после столкновения с западной цивилизацией. В ходе литературной революции 1917–1921 годов под прямым влиянием западной литературы в Китае полностью поменялось представление о сущности литературы, в частности, проза перестала быть второстепенным жанром, разговорный язык стал основой литературных текстов, в произведениях возобладала социальная проблематика. Одновременно в Китай хлынул поток переводов иностранной литературы, во многом определившей облик новой литературы Китая. Зрелость к новой литературе пришла в 1930-1940-е годы, хотя нельзя не признать, что на ее развитие заметное влияние оказывали исторические обстоятельства. Это побуждало большинство писателей концентрироваться на выражении гражданской позиции, а не на художественности произведений.

Социально – экономический кризис, милитаристские междоусобицы и гражданская война обусловили доминирование на китайской литературной арене произведений на злобу дня. Несмотря на давление властей, особенно сильна была левая, революционная литература, в рядах которой находились такие выдающиеся писатели, как Лу Синь (1881–1936), Го Можо (1892–1978), Мао Дунь (1896–1981), Ба Цзинь (1904–2005) и другие.

Либеральные авторы, не воспринимавшие литературу как орудие политической борьбы, казались тогдашней читающей публике едва ли не эскапистами. Именно к ним относятся знаток пекинских нравов и юморист Лао Шэ, популярный модернист Сюй Сюй, лирический реалист Шэнь Цунвэнь, одна из основоположниц китайской женской психологической прозы Чжан Айлин. После образования КНР и вплоть до начала политики реформ в 1978 г. их произведения 1930-1940-х годов либо совсем не печатались, либо выходили со значительными сокращениями. Новое и гораздо более широкое признание пришло к ним в 1980-х годах, когда читатель потянулся к вечным темам и чувствам и открыл для себя литературное наследие Лао Шэ, Сюй Сюя, Шэнь Цунвэня и Чжан Айлин, которое к тому времени уже было хорошо известно на Западе. Неудивительно, что Лао Шэ и Шэнь Цунвэнь соответственно в 1966 и 1988 годах входили в шорт-лист номинантов на Нобелевскую премию по литературе, но смерть обоих исключила писателей из числа претендентов. Не менее живо восприняла возвращение этих писателей и литературная критика. Сегодня в любом книжном магазине Китая вы найдете множество изданий этих замечательных мастеров слова.

В России из этих авторов хорошо известен только Лао Шэ – с середины 1950-х годов у нас было опубликовано 22 его сборника общим тиражом более миллиона экземпляров. По тиражу Лао Шэ уступает только переводам Лу Синя, опережая Мао Дуня, Ба Цзиня и Го Можо. Однако нужно иметь в виду, что до 1991 года наиболее значительные романы Лао Шэ – «Развод» и «Рикша» выходили в сокращенной редакции 1950-х года, а некоторые работы не переводились вовсе. Именно так обстоит дело и с повестью «Моя жизнь», относящейся к самому плодотворному периоду в творчестве Лао Шэ – 1933–1937 годам. Это объясняется сочувственным отношением писателя к трагической судьбе простого пекинского полицейского – главного героя повести. Полицейских, служивших старому режиму, ни в Китае 1950-1970-х годов, ни в Советском Союзе жалеть было не принято.

Произведения Шэнь Цунвэня, Чжан Айлин и Сюй Сюя до сих пор совсем не появлялись на русском

языке, в советские времена по идеологическим соображениям, в наши дни – по причине устаревших стереотипов издателей и читателей в отношении китайской литературы. Политическая неблагонадежность этих писателей в прежние времена очевидна. Шэнь Цунвэнь в конце 1940-х – начале 1950-х подвергся суровой критике и совершил неудавшуюся попытку самоубийства, после чего перестал писать и посвятил себя этнографическим исследованиям. Чжан Айлин и Сюй Сюй после 1949 года вообще покинули континентальный Китай. У нас же издавались только те китайские писатели, которые были признаны в КНР.

Вместе с тем имя Чжан Айлин все же может быть знакомо нашим соотечественникам – в 2007 году в мировом прокате с успехом шел фильм «Вожделение» тайваньского кинорежиссера Ли Аня (Энга Ли), снятый по одноименному рассказу Чжан Айлин и получивший «Золотого льва» на Венецианском кинофестивале.

Хочется надеяться, что приход классиков современной китайской литературы в Россию не оставит читателей равнодушными.

А. А. Родионов

Институт Конфуция в Санкт-Петербургском государственном университете

—

В детстве мне довелось учиться, пусть немного, но достаточно для чтения романов вроде «Семеро храбрых, пятеро справедливых» [2] и «Троецарствие» [3] . Я помню немало отрывков из «Ляо Нжая» [4] и сегодня еще могу пересказать их настолько подробно и увлекательно, что не только слушатели похвалят мою память, но и сам я останусь доволен. Впрочем, в оригинале «Ляо Чжая» я, конечно же, не читал, это слишком сложно. Те фрагменты, что я помнил, в основном из раздела «Рассказы по Ляо Чжаю» в мелких городских газетах, где оригинал был переложен на разговорный язык с добавлением всяких занимательных эпизодов, получалось по-настоящему увлекательно!

Иероглифы я тоже писал неплохо. Если сравнить мой почерк со старыми документами из разных учреждений, то, судя по форме отдельных иероглифов, блеску туши, аккуратности строк, я наверняка мог бы стать хорошим писарем. Разумеется, я не осмеливаюсь лезть выше и утверждать, что обладаю талантом писать доклады императору, однако виденные мною обычные бумаги я наверняка писал бы неплохо.

Раз умел читать и писать, то мне следовало бы пойти на чиновничью службу. Хотя службой не обязательно сможешь прославить своих предков, однако занятие это все равно более приличное, чем другая работа. Опять же, независимо от величины должности, всегда есть шанс выдвинуться. Я видел не одного такого, кто, занимая высокий пост, по почерку не мог сравниться со мной и даже пары слов связать не умел. Если такие люди могли стать крупными чиновниками, то почему я не мог?

Однако, когда мне исполнилось пятнадцать лет, меня отдали в подмастерья. Как говорится, «пять профессий, восемь ремесел, в каждом деле есть свой мастер», в изучении ремесла вообще-то не было ничего постыдного, но все же это было не столь перспективно, как служба в учреждении. Кто изучает ремесло, тому всю жизнь суждено оставаться мастеровым, и даже если разбогатеешь, то все равно не сравняешься с крупным чиновником, не так ли? Впрочем, я не стал ссориться с родными и пошел в подмастерья. В пятнадцать лет у человека, естественно, нет особых соображений. Опять же, старики сказали, что как освою профессию и смогу зарабатывать, так сосватают мне жену. В то время мне казалось, что женитьба – это дело наверняка интересное. Поэтому потерпеть пару лет тяготы, затем, как взрослый, начать зарабатывать ремеслом, завести дом, жену, наверное, это было бы неплохо.