Пограничный городок. Китайская проза XX века

Сборник

Я учился на клеильщика. В те благословенные годы клеильщику не приходилось беспокоиться, что он останется без чашки риса. В то время человеку умереть было не так просто, как сейчас. Я вовсе не говорю, что в старые времена люди умирали и оживали несколько раз, не решаясь разом испустить дух. Имеется в виду, что в то время после смерти человека его семья начинала без оглядки тратить деньги и не жалела на пышные церемонии ни сил, ни средств. Возьмем, к примеру, лишь услуги мастерской по изготовлению жертвенных принадлежностей – только на это уходила уйма денег. Стоило человеку испустить дух, как нужно было клеить «телегу возвращения» – ныне люди даже не знают, что это такое. Следом за этим шли поминки третьего дня, где было не обойтись без бумажной утвари для сжигания: носилки и мулы, колоды и сундуки, ритуальные стяги, цветы для загробной жизни и тому подобное. Если же кто умер от послеродовой горячки, то, кроме прочего, полагалось также склеить из бумаги быка и покрывало в форме головы петуха. На первую седьмицу читали сутры, и полагалось клеить здания и амбары, золотые и серебряные горы, слитки серебра размером в фут, одежду на все сезоны, цветы и травы всех времен года, антикварные штучки и всевозможную мебель. Когда же приходило время выноса гроба, то помимо бумажных беседок и помостов нужно было клеить и другие предметы – даже желая сэкономить, без пары ритуальных

отроков в руках было не обойтись. На пятую седьмицу сжигали зонты, к шестидесятому дню клеили лодки и мосты. Только на шестидесятый день покойник прощался с нами, клеильщиками. Если в течение года умирало десять с лишним богачей, то нам было что есть и пить.

Клеильщики вовсе не ограничивались обслуживанием покойников, мы также служили духам. В старые времена духи находились не в том позорном положении, что ныне. Возьмем, к примеру, почтенного Гуаня [5] , раньше на двадцать четвертый день шестого месяца люди всегда заказывали клеильщикам изготовить для него желтый стяг, драгоценный шлем, кучеров, коней и знамена с семью звездами. Ныне же никто не беспокоится о князе Гуане! Когда же случалась оспа, то мы начинали суетиться ради матушек-покровительниц. Для девяти матушек полагалось склеить девять паланкинов, по красному и желтому коню, девять диадем и пелерин. Кроме того, нужно было сделать для «оспяного братца» и «оспяных сестриц» халаты, пояса, сапоги и шапки, а также макеты разного оружия. Ныне же от оспы прививают в больницах, и матушки остались без дела, а с ними поубавилось работы и у клеильщиков. Помимо этого много заказов было связано с выполнением обетов, тут всегда требовалось склеить что-нибудь, однако после борьбы с суевериями эти обряды перестали кого-либо интересовать. Времена действительно изменились!

5

Имеется в виду бог войны Гуань Юй.

Кроме обслуживания духов и покойных душ люди нашей профессии, конечно же, кое-что делали и для живых. Это называлось «белой работой», и заключалась она в оклейке потолков. В старые времена еще не было домов заморского типа, и при переезде, женитьбе или другом радостном событии всегда полагалось заново оклеить потолок, чтобы он сиял белизной и символизировал полное обновление. Богатые семьи дважды в год меняли бумагу на окнах, и для этого тоже приглашали нас. Однако бедняки все беднели и при переезде не обязательно обновляли потолок, а те, кто был при деньгах, перебрались в заморские дома, где потолок был окрашен известкой раз и навсегда, окна там заменили на стеклянные, на них больше не нужно было клеить бумагу или шелк. Стало цениться все заморское, а у мастеровых из-за этого исчезло пропитание. И не то чтобы мы сидели сложа руки, ведь с появлением иностранных колясок мы стали клеить коляски, когда появились машины, мы начали клеить машины, то есть мы готовы были приспосабливаться. Однако много ли найдется семей, кто после смерти родственника закажет склеить иностранную коляску или машину? Когда времена менялись по-крупному, наши мелкие изменения шли прахом, как говорится, «воде не потопить утку», ничего не поделаешь!

2

Из сказанного выше уже ясно, что если бы я всю жизнь занимался этим ремеслом, то, боюсь, давно бы помер с голоду. Впрочем, хотя эти навыки и не могли кормить меня вечно, однако три года ученичества принесли огромную пользу, этих уроков мне хватило на всю жизнь. Я мог выбросить инструменты и заняться другим делом, но этот опыт всегда следовал за мной. Даже когда я умру, то люди, заговорив обо мне, непременно вспомнят, что в юности я три года ходил в подмастерьях.

Подразумевается, что подмастерье половину времени изучает ремесло, а половину – правила поведения. Кто попадал в мастерскую, кем бы он ни был, должен был устрашиться, ведь правила там были строгие. Ученикам следовало поздно ложиться и рано вставать, слушаться всех указаний и распоряжений, с униженно склоненной головой прислуживать, голод, холод и тяжкий труд надлежало переносить радостно, а когда наворачивались слезы, то стенать можно было лишь глубоко в душе. В моем случае мастерская одновременно была и домом хозяина, поэтому, настрадавшись от мастера, приходилось терпеть и от его жены – двойное угнетение! Прожив так три года, самые твердые смягчались, а самые мягкие затвердевали. Я даже так скажу, характер у ходившего в подмастерьях не данный природой, а взбитый палками. Это как ковка железа – какую форму надо выковать, такая и будет.

В те дни, терпя побои и унижения, мне по-настоящему хотелось умереть, издевательства были просто невыносимые! Однако сейчас я думаю, что такие порядки и обучение на самом деле стоят золота. Прошедшему подобную закалку ничего не страшно в Поднебесной. Возьмем любое дело, хоть службу в армии, например, я мог бы стать отличным солдатом. Муштра в армии идет с интервалами, а вот у подмастерьев, кроме сна, вообще нет времени отдохнуть. Когда выдавался момент, чтобы справить большую нужду, то я умел дремать, сидя на корточках, ведь если случалась ночная работа, то за сутки удавалось поспать всего лишь три-четыре часа. Я умел, не жуя, проглотить обед, ведь едва я брал в руки чашку, как раздавался зов мастера, окрик хозяйки или же приходил клиент сделать заказ, тогда я должен был с пободострастием его обслуживать и при этом внимательно слушать, как мастер обсуждает работу и цену. Если не уметь глотать еду, не разжевывая, то как же быть? Подобная закалка помогала мне устоять, столкнувшись с трудностями, и сохранять при этом внешнее добродушие. Образованным людям, по мнению такого неотесанного, как я, никогда этого не постичь. В современных прозападных учебных заведениях учащиеся пробегут два круга и считают это за боевые заслуги, ха! Их поддерживают под руки, обнимают, растирают ноги спиртом, а те еще и привередничают, требуют подать машину! Откуда таким баричам знать, что такое правила, что такое закалка? Еще раз скажу: испытанные мною тяготы заложили основу того, что я готов был работать невзирая на трудности. Я никогда не пытался бездельничать, а начав дело, никогда не кипятился, не вредничал, я, подобно солдатам, умел терпеть лишения, вот только солдаты не умеют при этом быть такими же добродушными, как я.

Вот еще факт в подтверждение этого. Закончив обучение и покинув учителя, я, как и другие мастеровые, чтобы показать, что зарабатываю на жизнь своим ремеслом, первым делом купил курительную трубку. Как выпадало свободное время, я ее набивал и медленно покуривал, словно важная персона. Кроме того, я приучился выпивать и часто, заказав пару рюмок, смаковал вонючую, как кошачья моча, водку. С вредными привычками страшно только начинать, пристрастившись же к одному, легко научиться и второму – все одно развлечение. И вот здесь-то возникла проблема. Мое пристрастие к табаку и вину изначально не было чем-то удивительным, все вели себя примерно так

же. Однако я постепенно перешел на опиум. В те времена опиум не был запрещен и стоил очень дешево. Я сначала курил для развлечения, а потом пристрастился. Вскоре я почувствовал дрожь в руках, да и работал уже без прежнего пыла. Я не стал дожидаться замечаний и завязал не только с опиумом, но и с трубкой тоже и с тех пор не притрагивался ни к табаку, ни к вину! Я принял «обеты». Ведь кто взял обеты, тому, понятное дело, нельзя ни пить, ни курить, если нарушишь, то точно уйдет удача. Именно поэтому я не просто завязал с вредными привычками, но и принял обеты. Когда тебя ждет невезение, то кто осмелится нарушить запрет? Подобный нрав и волю, как теперь думается, я приобрел в подмастерьях. Как бы ни были велики испытания, я все мог вынести. Когда только завязал, а другие на твоих глазах курят и выпивают – как это тяжело! Тяжело так, будто в душе зуд от тысячи насекомых. Но я не мог нарушить обеты, боялся, что стану неудачником. На самом деле везение или невезение – все это дело будущего, а вот те тяготы, что на меня свалились, вынести было нелегко! Держаться, держаться – только так можно добиться успеха, а уж боязнь невезения – это дело второе. И я вопреки всему выдержал, все-таки я ходил в подмастерьях и получил закалку!

Что касается ремесла, то мне также казалось, что три года учебы не пропали даром. Любое ремесло требует постоянного приспособления ко времени, методы работы – мертвые и неизменные, а вот способы их применения живые и гибкие. Тридцать лет назад каменщики притирали края, выравнивая кирпичи, занимались тонкой работой, а теперь они используют цемент и мозаику. Тридцать лет назад у плотников ценилось искусство резьбы, а теперь от них требуется создавать мебель по заморским образцам. В нашей профессии то же самое, но, по сравнению с другими, необходима большая гибкость. В нашем деле требовалось суметь склеить то, что видишь. Например, у кого-то случились похороны и нас просили склеить из бумаги стол, уставленный едой, вот мы и делали курицу, утку, рыбу, мясо и так далее. Если же умирала девица, не выходившая замуж, то нам заказывали полный комплект приданого, будь то сорок восемь сундуков или тридцать два, мы клеили все – от пудреницы и бутылочек для масла до платяного шкафа и гардеробного зеркала. Глаз взглянул, а рука сумела в подражание склеить – в этом и состояло наше мастерство. Умение невесть какое, но оно требовало сообразительности, человеку с дырой в голове никогда не стать хорошим клеильщиком.

Таким образом, выполняя заказ, мы одновременно и работали, и играли, как будто так. Успех или неудача у нас зависели от того, насколько удачно получится сочетать разноцветную бумагу, а для этого требовалось шевелить мозгами. В отношении себя могу сказать, что умишко у меня был. В годы ученичества меня очень редко били за то, что я не мог что-то освоить по работе, а били из-за того, что я из-за большого ума зубоскалил и не слушался. Ум мой мог бы вообще не проявиться, пойди я учиться на кузнеца или пильщика, там ведь всегда одинаково бьешь по железу или тянешь пилу, никакого разнообразия. К счастью, я учился на клеильщика. Освоив азы техники, я начал сам придумывать, как сделать так, чтобы получалось как по-настоящему. Иногда я переводил массу времени и материала и все не мог сделать что задумано, но это лишь заставляло меня еще напряженней думать, пробовать, чтобы обязательно достичь результата. Это воистину было хорошей привычкой. Иметь мозги и знать, как их использовать, – за это я должен благодарить три года учебы, за эти три года я выработал привычку действовать с умом. По правде говоря, за всю жизнь мне не довелось вершить великих дел, однако в любой работе, подвластной обычному человеку, я в основном мог разобраться с первого взгляда. Я умею класть стены, рубить деревья, чинить часы, определять, настоящий ли мех, выбирать день для свадьбы, владею секретами профессиональных словечек по всем ремеслам… Всему этому я не учился, достаточно было лишь взглянуть – и моя рука пробовала повторить. У меня была привычка усердно трудиться и учиться разным ремеслам. Привычка эта была взращена тремя годами ученичества в мастерской по изготовлению похоронной бутафории. Я, стоящий на пороге голодной смерти, только сейчас понял, что если бы на несколько лет дольше проучился в школе и грыз бы корешки книг, как сюцаи [6] или выпускники университетов, то всю жизнь провел бы как в тумане и ни в чем не разбирался бы! Ремесло клеильщика не принесло мне чиновничьей должности или богатства, однако оно придало смысл моей жизни. Пусть жил бедно, зато с интересом, по-человечески.

6

Сюцай – низшая ученая степень в старом Китае.

Мне было двадцать с небольшим, а я превратился в важного человека для своих друзей и близких. Дело не в том, что у меня были деньги или положение, а в том, что дела я вел тщательно и не боялся трудностей. С того момента, как закончил учебу, я каждый день бывал в чайных, ожидая просьб о помощи со стороны коллег. На улицах я стал известен как человек молодой, ловкий и почитающий приличия. Появлялся заказчик, я шел работать, но если заказчиков не было, то я все равно не бездельничал: друзья и близкие поручали мне множество дел. Дошло до того, что, едва женившись, я стал свахой [7] .

7

Свахами в Китае обычно становились люди женатые и имеющие жизненный опыт.

Помогать людям – это ведь все равно что развлечение. Мне нужны были развлечения. Почему? Выше я уже говорил, что в нашей профессии было два типа работ: клейка похоронных принадлежностей и наклейка обоев. Изготовление предметов для погребального сожжения было делом интересным и чистым, а вот с обоями все обстояло не так. Чтобы оклеить потолок, сначала, разумеется, нужно было содрать старую бумагу. Это было тяжким занятием, тому, кто этого никогда не делал, никогда бы в голову не пришло, что на потолке может быть столько пыли, она откладывается день за днем, месяц за месяцем. Как никакая другая, эта пыль сухая, тонкая, забивающая нос, ободрав потолки в трех комнатах, я превращался в пыльного черта. Когда же, связав на потолке основу из стеблей гаоляна, клеишь новые обои, то свежая серебристая краска на лицевой стороне воняет и щекочет нос. Пыль и запах краски могут вызвать чахотку, сейчас это называют туберкулезом. Такую работу я не любил. Однако когда ты на улице ждешь заказа и приходит клиент, то отказываться нельзя, какая есть работа, такую и надо делать. Приняв такой заказ, я обычно работал внизу – нарезал обои, подавал их, месил клей, лишь бы не «вступать в схватку» с потолком, тогда не нужно было задирать голову, да и пыли доставалось меньше. И все равно я весь пропитывался пылью, а нос мой становился подобен дымовой трубе. Отработав так несколько дней, хотелось заняться чем-нибудь другим, душа просила разнообразия. Поэтому, когда друзья и родные обращались за помощью, я с радостью откликался.