Пограничный легион (сборник)
Шрифт:
— Ну, так говорите, — глухо произнес он. — Похоже, я пьян или совсем рехнулся.
Но Джоун не могла вымолвить ни слова: подняв дрожащие руки, она поднесла их к лицу и с тяжким вздохом сорвала маску.
Удар кинжала в самое сердце не поразил бы его страшнее. Джоун увидела, в какой ужасный шок вверг его ее вид, но не понимала, как его истолковать. Потом ее залила волна жгучей радости.
— Джим! Джим! Это я, Джоун, — еле слышно прошептала она.
— Джоун! — с усилием выдохнул он, и видно было, что он ни на миг в этом не усомнился.
С проворством пантеры он подскочил к ней, схватил за ворот рубашки, швырнул на колени и поволок. Джоун попыталась вырваться, однако туго стянутый
— Молись о своей душе… и о моей!
— Джим! Джим!.. Неужели ты себя тоже убьешь?
— Да! А теперь, живо — молись!
— Боже! Тогда я буду молиться не о душе, я буду молить Бога дать мне еще одну минуту жизни… чтобы все тебе рассказать!
На лице Клива отразилась внутренняя борьба, рука с револьвером дрогнула. Ее ответ, как вспышка молнии, озарил черную пучину поглотившей его ревности.
Джоун тут же все поняла. Она подняла дрожащее лицо и протянула к Джиму руки.
— Рассказать тебе… Джим… — молила она.
— Что рассказать? — грубо оборвал он.
— Что я невинна… что я честная… девушка… Дай мне все рассказать… Ты все не так понял… Ты жестоко ошибаешься.
— Теперь я вижу, что и впрямь пьян… Это ты, Джоун Рэндел! Ты — и в такой одежде! Подруга Джека Келлза! Даже не жена! Над тобой смеются эти грязные рожи! И ты говоришь, что ты невинна… что ты чиста?.. А сама отказалась от него уйти?
— Я побоялась… боялась, что они тебя убьют, — почти простонала Джоун, бил себя в грудь.
Должно быть Джим снова подумал, что потерял рассудок, что весь этот чудовищный кошмар — просто пьяный бред, что ему только мерещится, будто Джоун Рэндел стоит перед ним на коленях в бесстыдном мужском костюме, протягивает к нему руки, молит его не о пощаде, а о том, чтобы он поверил в ее невинность.
А Джоун уже говорила, говорила лихорадочно, торопливо, давясь словами.
— Ты только выслушай меня! Я тогда утром же поехала за тобой…
Отъехала от Хоудли на двадцать миль… Там встретила Робертса. Он поехал со мной… Потом у него охромела лошадь. Нам пришлось заночевать в горах. На стоянку натолкнулся Келлз и еще двое с ним. Они тоже там заночевали. А утром он убил Робертса и увез меня… Потом он убил тех двоих… чтобы остаться со мной одному… Мы перевалили через хребет… В одном глухом каньоне у него есть хижина… Там он напал на меня… а я… я в него выстрелила и тяжело ранила… Только я не могла бросить его там… на верную смерть…
Джоун спешила. Но, видя, что Клив мало-помалу отходит, стала успокаиваться; речь ее потекла глаже.
— Сначала он выдал меня за жену, чтобы обмануть Гулдена… и других тоже… — продолжала Джоун. — Он думал, что это спасет меня от них. Только они обо всем догадались… или еще как-то узнали… Это Келлз заставил меня носить все это. Он ведь развращенный. А мне все равно надо было что-то носить. Келлз мне ничего плохого не сделал. Никто не сделал. Я даже могу на него влиять, он не в силах мне противиться. Он хотел заставить меня выйти за него замуж. И еще он как-то чуть не поддался своим мерзким желаньям,
Клив выронил револьвер и провел рукой по глазам, словно что-то мешало ему видеть.
— Но зачем… зачем, — недоверчиво спросил он, — зачем ты уехала из Хоудли? Ведь это запрещалось.
Ты же знала, как это опасно.
Джоун пристально посмотрела на него и увидела, как с лица его постепенно сходит бледность. Она воображала, что, открыв ему свою любовь, она почувствует невероятную гордость, но она ошибалась. Минута была так полна, так насыщена, что Джоун как бы потеряла дар речи. Он погубил себя из-за нее, и из его погибели пышным цветом расцвела ее любовь. Возможно, напрасно, возможно, слишком поздно, только он все же будет знать, что она тоже ради любви к нему жертвовала собой.
— Джим, — прошептала она и почувствовала, как при первом же слове ее исповеди по телу пробежала дрожь, кровь горячей волной ударила в шею, в лицо, — в тот вечер, когда ты меня поцеловал, я страшно разозлилась. А не успел ты уйти, я уже пожалела. Ты, наверно, был мне дорог, только тогда я сама не знала. Я так раскаивалась! И утром поехала за тобой, чтобы спасти тебя от тебя самого. Мне было так больно, так страшно… и все же я ощущала… сладость твоих поцелуев. Вот тогда-то я и поняла, что ты мне дорог. А потом среди всех страданий, среди страха и ужаса — я ведь знала, что ты нарочно губишь себя, — пришла любовь. Такая любовь, какой я иначе никогда бы не была достойна. Я решила тебя разыскать и спасти — заставить вернуться домой. И вот я тебя нашла… Спасти тебя я, наверно, не сумею, но душе твоей погибнуть, слава Богу, не дам. Поэтому-то у меня и хватило сил остаться с Келлзом. Я люблю тебя, Джим! Люблю! Даже сказать не могу, как люблю. У меня прямо сердце разрывается… Скажи только, что ты мне веришь… Знаешь, что я чиста, что верна тебе… что я твоя прежняя Джоун… Поцелуй меня… как в тот вечер… когда мы были слепы и глупы… Мальчик и девочка, ничего не знали… ничего не могли сказать… Как все это грустно!.. Поцелуй меня, Джим, прежде чем я… упаду… к твоим ногам!.. Если только… ты веришь…
По щекам Джоун струились слезы, она ничего не видела и только все что-то шептала, шептала. Наконец Джим вышел из столбняка и прижал ее к груди. Она была почти в обмороке, едва удерживаясь на зыбкой грани между светом и тьмой, и только его могучее объятие вернуло ее к реальности. Джим сжимал ее с такой силой, что она не могла ни шевельнуться, ни вздохнуть; казалось, у нее замер даже пульс. Но минута сладкого забвения прошла. Теперь Джоун услышала его хриплый, прерывистый шепот, громкие Удары его сердца возле своей груди. И он начал ее целовать — как она просила. Джоун оживала. Необыкновенное, радостное волнение охватило ее. Она обратила к нему лицо, обхватила за шею и целовала, целовала его, ничего не видя, ничего не слыша, целовала нежно, горячо, вкладывая в поцелуи все сердце и душу, как будто хотела вернуть ему все то, что когда-то у него отняла.
— Джоун!.. Джоун!.. Джоун!.. — только и мог прошептать Джим, когда их губы разъединились. — Что со мной? Я сплю?.. Или пьян?.. Или совсем рехнулся?..
— Джим, Джим, это же я… В самом деле я! И ты меня обнимаешь! Целуй меня еще… И скажи, что ты мне веришь!
— Верю?.. Я с ума схожу от радости!.. Ты меня любила! Ты за мной поехала!.. А я тогда подумал… Нет, нет, все это глупые, недостойные подозренья. Я должен был все понять… Я и понял бы, будь я в своем уме!
— Тогда… Ох, Джим… Вернемся на землю. Надо решить, что нам делать. Вспомни, где мы. Как быть с Келлзом и со всем, что нас ожидает.