Погребальные костры
Шрифт:
Иллюзия длилась всего мгновение, однако я заметил, что на лбу у мастера Ингио вновь заблестели крупные капли пота, а в воздухе чуть слышно запахло гарью.
— Вот ваши три умбра, — мастер Ингио протянул книготорговцу три серебряные монеты. — Хватит бахвалиться, показывайте лучше свою сокровищницу!
Мастер Махави откинул штору, и сделал приглашающий жест.
— За этой дверью, господа, хранится больше драгоценностей, чем в сокровищнице дракона Этфулстага!
— Ага, лакорцы известные на весь мир хвастуны, — хмыкнул Айс и, не оглядываясь, нырнул в
Несколько минут мы шли на ощупь, практически в полной темноте. Дорога вела все ниже и ниже, а стены коридора с каждым шагом становились все уже. С равными интервалами на стенах вспыхивали загадочные фосфоресцирующие символы, которые начинали гаснуть, едва мы проходили мимо. Некоторое время до меня доносились лишь громкое сопение Айса, да стук башмаков мастера Ингио. Мастер Махави двигался у меня за спиной совершенно бесшумно, точно бесплотный призрак.
— Глядите под ноги, — предупредил он. — На выходе будут ступеньки.
Послышался глухой удар, и Айс громко зашипел от боли.
— Могли бы и фонарь повесить! Ох уж мне эти лакорские штучки!
Тяжелая дверь бесшумно повернулась на хорошо смазанных петлях, и мы очутились в огромном лишенном окон помещении, находившемся, судя по всему, глубоко под землей.
Высокий сводчатый потолок, поддерживаемый массивными колоннами, терялся в полумраке у нас над головами, а шум шагов отзывался гулким раскатистым эхом.
Книг здесь было не так много, как в лавке, к тому же они не стояли на полках, а лежали на освещенных крохотными световыми сферами пюпитрах. Каждая книга, как маленькая мерцающая звездочка на черном бархате неба.
— Можете осмотреться, господа, — улыбнулся мастер Махави. — Спешить вам теперь некуда.
Осторожно ступая по плотному пружинистому ковру, я приблизился к ближайшему пюпитру, и склонился над раскрытой книгой.
Крошечный огонек световой сферы ярко освещал покрытые непонятными чертежами страницы, делая тьму за пределами столешницы еще более непроницаемой.
— Я привез ее с Маунтдана, — неизменная белоснежная улыбка мастера Махави уже начала порядком действовать мне на нервы. — Старик Эсбен рассказывал, что принадлежала она одному нищему чародею, который заложил ее, чтобы свести концы с концами.
— Книга рукописная, — я склонился ниже, разбирая витиеватый почерк автора. — Скорей всего, это единственный экземпляр.
— Да, — кивнул книготорговец. — Рукописи воистину бесценны.
Собрав в горсть широкий манжет, торчащий из застегнутого на десяток пуговиц рукава, я осторожно перевернул страницу. Это было очень неудобно, зато мои пальцы были надежно укрыты от любопытного взора мастера Махави.
— Если вы увлекаетесь алхимией, то эта книга вам точно придется по вкусу, — лакорец поспешил мне на помощь. Осторожно переворачивая страницу за страницей, он демонстрировал мне рисунки, схемы и диаграммы. — Судя по всему, чародей провел много лет, работая над своей рукописью. Видите, время от времени он возвращался назад, делал исправления, и даже подшивал новые страницы.
Очередная вклейка была из ломкой желтоватой
— Книга называется «Механика жизни», — мастер Махави ловко раскрыл титульную страницу. — За авторством некоего Маркабрю.
Я попытался было вдохнуть, но обнаружил, что воздух вдруг стал вязким и обжигающим точно кипящая смола. В ушах зашумело, будто бы завертелись тяжелые каменные жернова, перемалывающие ломкие кости.
Мир вокруг задрожал, а колонны, поддерживающие невидимый глазу свод книгохранилища стали гнуться и извиваться, словно исполинские каменные змеи.
— Что случилось, господин? — мастер Махави подхватил меня под руку. — Вам плохо?
Я ничего не ответил. Световые сферы внезапно померкли и превратились в крошечных мерцающих светляков, а чернильная тьма наполнилась жуткими колышущимися тенями. Стиснув зубы, я попытался было выпрямиться, оттолкнуть книготорговца, однако невидимая тяжелая рука неумолимо давила мне на спину, сгибая в три погибели.
Необратимость. Ужас. Отчаянье. Внезапное осознание того, что все давно предрешено, и что я не в силах ничего изменить, как бы я не старался.
Сгибаясь все ниже и ниже, я увидел, как мир сворачивается, превращаясь в темный гулкий тоннель, уходящий куда-то в бесконечность. Однажды я уже видел подобный тоннель. Но когда?
Я неожиданно вспомнил, как однажды фехтовал с отцом на внутреннем дворике королевских казарм в Лие.
Был жаркий солнечный день, капли пота на моем предплечье блестели как крохотные льдинки, а тренировочная рапира в моей скользкой ладони была невероятно тяжелой и неуклюжей.
Сталь звенела, скрежетала, отдаваясь в руке тошнотворной вибрацией. Я в отчаянье парировал удар за ударом, медленно пятясь и поминутно оскальзываясь на гладких полированных плитах. Мокрая рубашка прилипла к спине, едкий пот заливал глаза, а легкие разрывались, с хрипом втягивая горячий сухой воздух.
Отец атаковал раз за разом, не обращая никакого внимания на мое перекошенное лицо и на подгибающиеся ноги. Мне показалось, что он совсем меня не видит, что он совсем позабыл обо мне, погрузившись в свои собственные мысли. Только острие клинка, за которым нет никого, только звон стали, и яркий слепящий свет.
Оскользнувшись, я упал на колено, держа перед собой рапиру обеими руками в некоей пародии на защитную стойку. Отец сделал быстрый шаг влево отшвырнул мой клинок с пути стремительным батманом и атаковал.
Я вспомнил, как мир на мгновение померк, съеживаясь до размеров острия рапиры. Мои руки стали тяжелыми точно каменные глыбы, и как бы я не пытался уйти с линии атаки, все мои попытки были тщетны. Все было заранее предрешено, я был обречен.
Я вспомнил охватившее меня в тот миг отчаянье. Вспомнил соленый привкус крови на губах, и острие клинка, внезапно остановившееся у самого моего горла.