Погребальный поезд Хайле Селассие
Шрифт:
Итак, значит, тролль. Мистер Чёрчъярд оказался не готов к тому, что тот окажется голым. Когда тролль заговорил, датский язык его был старинным.
Сорванец с Лебединой Мельницы. Вытянул руку для равновесия, стоя на одной ноге, другой размахивая взад-вперед.
— Ты из лягух будешь? — спросил он.
— Я — человек.
— А на личину не скажешь. Каким путем пришел ты — сквозь или с-под низу?
Его развлек испуг на лице мистера Чёрчъярда, и уголки рта его сложились в складочки.
— Ежели через цвет, то это будет один путь: пропихнешься сквозь желтый в синий, сквозь красный
Тролль подошел ближе. Мистер Чёрчъярд разглядел брызги веснушек на щеках и носу. Тролль осторожно дотронулся до его трости.
— Ясень, — произнес он. — Я такого дерева не ведал. Всегда на этой стороне, одна луна с другой, разве нет?
— На этой стороне чего? — тихо спросил мистер Чёрчъярд.
— Никогда не бывал ты внутри коровяка, правда? И внутри шандры никогда, внутри молочая? Кто будешь ты?
— Я — датчанин. А что если я у тебя спрошу, кто ты? В моих глазах ты — мальчик, со всеми мальчиковыми причиндалами, ты хорошо питаешься и здоров. Тебе не холодно без одежды?
Тролль поднял ногу, держа ступню рукой, чтобы лодыжка не ломала параллели с лесной подстилкой. Ухмыльнулся — с иронией или без, мистер Чёрчъярд сказать не мог. Его тонкие брови метнулись вверх, под шапку волос.
— Позволь мне сказать, — произнес мистер Чёрчъярд, — что я уверен: ты — в моем воображении, тебя здесь вообще нет, хотя пахнет от тебя шалфеем или бурачником, и ты — существо, которое наша наука признать не может. Мысля, мы связываем. Я же пока еще тебя не поймал. Я даже не знаю, что ты или кто ты. И к чему нас это приведет?
— Но аз есмь, — ответил тролль.
— Я тебе верю. Мне хочется тебе верить. Однако сейчас — девятнадцатый век. Мы знаем всё. Порядка существ, к которому ты можешь принадлежать, не существует. Тебе знаком Бог?
Тролль задумался, уткнув палец в щеку.
— Загадку ль сказываешь? Что сделается мне от тебя, коли правильно скажу?
— Как это может быть загадкой, если я тебя просто спрашиваю, известен ли тебе Бог? Либо да, либо нет.
— Ты ищешь его в этих местах никак?
— Ищу.
— Каков он на запах будет? Каким деревам он родня?
— Я его никогда не видел. Никаких его описаний не существует.
— Как же признаешь ты его, коль встретишь?
— Признаю. Почувствую.
— Барсук, белка, лисица, ласка, лягуха-прыгуха, олень, сова, утка-поганка, гусь — он из них будет? Или же сосна, дуб, самбук, ива — из таких? Эльф, кобольд, гном — один из нас? Паук, гнус, муравей, мотылек?
После этих слов тролль оглядел себя, точно поправляя неловко сидящую одежду — словно ему, ребенку, сейчас предстояло читать наизусть перед всем классом. И запел. В голосе его звучало что-то пчелиное — вновь и вновь возникали гул и жужжание, будто Barockfagottв «Orfeo»Монтеверди, [159] — и что-то от глуховатого дисканта витютня. Ритм был от сельского танца, от джиги. Но какие же слова он пел?
159
Опера
Мистер Чёрчъярд разобрал про лошадь, которой луна надоелаи про сову, у которой были числа.Припев вообще звучал по-лопарски. Одна рыбка и другая, и корзиночка с травой.
Когда песня закончилась, мистер Чёрчъярд склонился в признательном поклоне. Где же он слышал эту мелодию — на концерте народной музыки? На рынке Роскильде? И не видел ли он самого тролля, поразительно замурзанного, в лохмотьях и синей фуражке на причале Нюхавна?
И тут тролля не стало — только травяной покров, да влажный зеленый запах леса, да тиканье его собственных часов.
То, что Бог есть, Сократ полагал с честной неуверенностью и глубоким чувством. Мы тоже верим, рискуя точно так же, запутавшись в том же противоречии неуверенной уверенности. Только неуверенность теперь иная, ибо абсурдна, а верить с глубоким чувством в абсурдное и есть вера в Бога. Знание Сократа, что он не знает, — высокий юмор по сравнению с чем-либо серьезным, вроде абсурда, и глубокое чувство Сократа к экзистенциальному — первоклассное греческое остроумие по сравнению с жаждой верить.
LES EXPLOITS DE NAT PINKERTON DE JOUR EN JOUR: UN TEXTE DE RENE MAGRITTE, [160] ПЕРЕВЕДЕННЫЙ И УЛУЧШЕННЫЙ
(пер. М. Немцова)
Нат Пинкертон, частный детектив, конкой, пешком и на лифте прибывает в свое агентство в Нью-Йорке. Стоит ему вручить котелок, перчатки и трость посыльному, как заместитель представляет ему клиентку.
— Дело мое, — без предисловий объясняет клиентка, дама из верхних слоев среднего класса, — таково, что ни о чем подобном вы никогда не слышали. Муж мой играет на фаготе в Духовом Оркестре Пожарных Девятнадцатого Участка. Наш повар — ирландец. У меня слабость к изящным вещицам.
160
Подвиги Ната Пинкертона изо дня в день, текст Рене Магритта (фр.).
Нат Пинкертон зажигает сигару, внимательно слушает, время от времени делает пометку карандашом.
— Я все понимаю, — говорит он.
— Картофельное рагу, — говорит она, — разлетелось, вы понимаете, от линолеума гостиной до самого пожарного выхода.
— Предчувствий у вас не было? Вы ничего не подозревали?
— Супница разбилась на бесчисленные осколки прямо на моих глазах.
Она уходит. Детектив отдает распоряжения заместителю. Заместитель, переодетый брокером с Уолл-Стрит, уходит с дробовиком и ищейкой.