Погребенные. Легенда о Маат

Паркер Оушен

– Ну и что?

– Потолок – это часы, – вдруг выпалила она.

– Не вижу минутной стрелки. Вообще никакой стрелки не вижу.

Прислужницы всё ещё не двигались. Я даже не была уверена в том, что они дышали.

– Ты плохо смотришь. Видишь, как падает тень?

– Нет, не вижу. Здесь темно как в гробу.

– У тебя ужасное зрение, госпожа. Я же из семейства кошачьих, забыла? – ухмыльнулась Мираксес.

О таком было трудно забыть. Зрачки Мираксес реагировали на свет, а в Дуате стояла не абсолютная, но всё-таки тьма. Но даже когда прислужницы зажигали

огонь в лампадках, у Мираксес не было такой ярко выраженной коломбы, как у Дориана и Вивиан.

– Сейчас тень закрывает восьмую часть всего круга, она вот здесь, у этого квадрата. – Мираксес указала пальцем. – Если она покроет всё, то замкнётся на солнце. Понимаешь?

– Нет, – ответила я одновременно с тем, как углу комнаты что-то шевельнулось. Я посмотрела на прислужниц, но они оставались на своих местах.

– Когда тень накроет весь круг, над Дуатом взойдёт солнце, – ахнула Мираксес и зажала рот руками.

Лишь тогда положение двух чёрных теней изменилось. Прислужницы замерли в странной позе, когда я и Мираксес бросили на них очередной взгляд, словно мы играли в какую-то извращённую игру.

Неожиданно Мираксес вскочила с кровати и дёрнула меня за руку. Я открыла рот, чтобы задать целую кучу вертевшихся на кончике языка вопросов, но Мираксес затолкала нас в ванную комнату и задвинула каменную дверь.

– Вспомни слова Бастет, госпожа. Солнце и тьма. Высшие и низшие боги. Ты – баланс, твоя сила – баланс. Когда в Дуате взойдёт солнце, этот мир погрязнет в грёбаном балансе. Это должно что-то значить… Может быть, ты чудесным образом отрастишь себе…

– Что? Третью ногу?

– М-м-м, – замычала Мираксес, – нет, у тебя и за двумя уследить не получается.

У меня зачесался средний палец.

– Я просто уверена, что должно случиться что-то важное! Я чуть не проглотила язык, когда из-за дверей впервые за всё время раздался хриплый голос одной из прислужниц:

– Прошу вас выйти.

– Прошу тебя катиться к чёрту, – раздражённо, но тихо, чтобы никто не услышал, рыкнула я.

Нас заперли. Через секунду после того, как я приняла решение никому здесь не доверять. Через несколько часов после того, как те, кому я доверяла больше самой себя, предали меня. Через несколько месяцев после того, как я выпустила веками заточённых под землёй богов в мир людей.

Впервые за всё это время я вспомнила о том, что хранила внутри себя силу Ока. Силу, открывающую путь к Источнику, путь к правде. Силу, которую Анубис и остальные решили запереть в грёбаной комнате с золотой дыркой в полу, а не использовать во благо. Они не дали мне общаться с истиной, не подпустили меня к ней.

– Даже если твоя догадка верна, мы не знаем, что будет со мной, когда взойдёт солнце, – прошептала я, застыв в ступоре – нет, в страхе, перевернувшем вверх дном ещё неуверенные представления о мире, в котором мы оказались.

– Но мы попытаемся. Если получится, мы выйдем из этой комнаты.

– И я найду Источник.

– А я начищу рожу Дориану и Вивиан, – выпятив вперёд грудь, заявила Мираксес. – Есть лишь одно «но»…

– Солнце встаёт всего на пару мгновений.

Нам придётся следить за временем. Счёт пойдёт на секунды. В этот небольшой промежуток я попытаюсь открыть дверь, а ты – удержать прислужниц, – подытожила я.

Мираксес активно закивала головой и сунула в рот палец, как это всегда делала я, чтобы успокоиться.

– Но нам понадобится помощь. Ты ведь не знаешь, где находится Источник.

– Но я знаю, кому можно доверять больше остальных. Брови Мираксес взлетели к потолку, а потом опали, стоило ей заглянуть в мои глаза, хоть ответ и был написан на лбу.

– Нет, – тут же возразила она. – Только не Габриэль.

– Он единственный, чьи цели мне известны, Мир. Его дочь – самое главное для него. Никаких скрытых мотивов.

– А ты – та, кто не давал ему увидеться с ней долгие тысячелетия, – напомнила Мираксес, что было неприятной правдой.

– Выходите, – ударив в дверь, потребовала прислужница. Я покрылась потом и скрестила руки на груди в попытке утешить саму себя. От сыплющихся на голову предположений становилось жутко. Гораздо более жутко, чем в ночных кошмарах Аники Ришар.

Аника не верила в чудовищ, пусть и встречалась с ними каждую ночь. Но я верила. Я жила среди них. Я сама была чудовищем. И я ничего о них не знала. Я не знала, на что был способен Анубис. Не знала, что крылось за добротой и лаской Бастет. Но я догадывалась, что таилось в мыслях и сердце Габриэля. Этого оказалось достаточно, чтобы справиться с болью от его ненависти. Чтобы записать его в короткий список тех, кому я могла доверять, потому что знала, чего ожидать.

Габриэль хотел продать меня своему отцу – очевидно. Истинные желания Анубиса и Бастет – не очевидны. Мотивация двух древнейших и сильнейших созданий во Вселенной была мне неизвестна, и это вдруг стало самым пугающим.

Мираксес вышла из ванной первой, я – следом, преисполненная решимости разобраться со всем как можно скорее. И единственной системой измерения были сомнительные часы на потолке.

Тень начала меняться. По крайней мере, Мираксес это замечала и не отлипала от созерцания потолка даже во время еды.

– Десять, – наконец выдохнула Мираксес. – Десять приёмов пищи между тем, как тень пододвинулась от одного символа к другому. Значит, осталось всего тридцать.

– Всего? Это целая бесконечность ничегонеделания! – взвыла я.

– Ну прости. – Она развела руками. – Я не умею двигать время.

Пробормотав невнятное извинение в ответ, я поджала губы. Мираксес делала больше, чем я, потому что я вообще ничего не делала и сжигала калории лишь периодическими набегами на туалет.

Низшие были бессмертны в Дуате. Тот факт, что я не могла убить их, если того потребует самозащита, не вдохновлял и не вселял надежду. Впрочем, как и мысль о том, что, возможно, мне придётся защищаться от тех, кого я вроде бы любила.