Погребенный кинжал
Шрифт:
Внизу, на площади, он увидел ряды легионеров в потрепанных силовых доспехах цвета грозового неба. Там, впереди всех, Хелиг Галлор проводил боевую тренировку, и лес мечей и болтеров поднимался в боевом приветствии, когда они сигнализировали о готовности к бою. «Семьдесят — по имени и чести, если не по количеству, — подумал он, — были готовы встретить врага, независимо от того, чей цвет они носили».
Гарро вытащил Вольнолюбец и ответил на их приветствие, высоко держа за рукоять
— Ты принимаешь свою роль в этой битве, Натаниэль Гарро? — воин задал себе этот вопрос, шепча его и отбрасывая прочь. — Ты отдашь свою жизнь за Бога-Императора и Имперскую Истину? — он повысил голос. — Ты обещаешь бросить вызов тем, кого когда–то называл братьями?
— Чтобы сделать это официально, нужны двое, — ещё одна фигура в серых доспехах подошла к краю зубчатой стены и бросила взгляд в его сторону.
— Локен? — глаза Гарро расширились от удивления. — Почему ты до сих пор здесь?
— Я там, где должен быть, — ответил он. — То, чего хотел Малкадор… Это была не моя судьба.
— Ты отказал ему?
— Думаешь, он затаит обиду?
— Мне всё равно, — Гарро усмехнулся. — Я рад, что ты здесь, Гарвель. Наши шансы только что увеличились, — он увидел, что у другого воина теперь был второй меч, в дополнение к его собственному — оружие со знакомой золотой Ультимой, выгравированной на навершии. — Это меч Рубио…
— Да, — ответил Локен, настороженно пожав плечами. — Тебе не кажется, что было глупо оставлять его там пылиться? — он кивнул на Вольнолюбец. — Может, закончим с этим?
Гарро глубоко вздохнул и закрыл рот.
— Ты обещаешь защищать Империум до самой смерти? — затем он положил руку на оружие, и Локен сделал то же самое.
В едином порыве они произнесли подтверждение:
— В этом деле и этим оружием, я клянусь.
Когда ветры унесли их клятву верности, воины обратили свои взоры вверх. В зарождающейся ночи над ними, над бесконечными и пропитанными кровью полями бесчисленных сражений, далекие, сверкающие точечные вспышки яркого света сигнализировали о стрельбе огромного оружия на границе межзвездного пространства.
Там, в темноте, сталкивались миллионы зазубренных призрачных лезвий, и манила перспектива славной смерти.
Император обращается к Избранным
Кода[1]
[Варп/планета Барбарус/локация неизвестна; сейчас/прошлое/время не определено]
— Поклянись мне
Мортарион медленно опустился на одно колено, больше не в силах удерживать свой взгляд на черной, выжженной почве Барбаруса. Он посмотрел вверх, в сияющие глаза Пришельца. Слова незнакомца, казалось, заставили время замереть. От ауры его силы, колоссальной и едва сдерживаемой, воздух вокруг потрескивал.
Он заглянул в глаза Мортариона, проникая в самые тёмные закоулки его души, в затерянные и забытые места, которые Жнец скрывал даже от себя самого.
Мортарион стиснул зубы. Ему не нравилось быть открытой книгой. Он не хотел…
— Присягни на верность Дедушке.
Мортарион медленно опустился на одно колено, больше не в силах удерживать свой взгляд на ржавой, потрескавшейся стали «Терминус Эст». Он посмотрел вверх, в грозные глаза огромной сущности, поглотившей бушующее небо. Слова Божественного Создания заставляли струны реальности резонировать и гудеть. Тёмный эфир разложения падал, как густой и мокрый снег, сжимая пространство вокруг.
Создание, называющее себя Дедушкой, наполнило лёгкие Мортариона спорами живой смерти и проникло внутрь примарха, открывая давно закрытые двери, чтобы найти обильную пищу из его самых тайных надежд и скрытых страхов.
Мортарион сжал кулаки. Он почувствовал, как обнажили его душу. Там было…
— Ты выбрал единственно верный путь, — сказал его отец, сказал Дедушка.
— Ты мой сын, ты мой чемпион, я так долго тебя ждал, и сам рассвет этого дня был долгожданным.
Вечность и это мгновение, прошлое и настоящее — их структуры раскрошились и обратились в песок, погребая Мортариона в небытие.
Он был там, на Барбарусе, и прошли десятилетия, и он был здесь, поддавшись безумию Имматериума. Вместе и врозь, разделившись и слившись воедино.
Его отец, Император Человечества, его покровитель, Владыка Распада Нургл, поманил его к себе, предлагая Жнецу то, от чего он не мог отказаться. Его клятва и его честь запрещали с этого момента идти по другому пути.
Он поклялся преклонить колено перед незнакомцем в зале, если не сможет победить Верховного Владыку, и он дал клятву защищать своих генетических сыновей и свой легион в первую очередь.
Мортарион боролся, неистово пытаясь понять, что есть правда, а что есть ложь, отчаянно отделить разорванное, губительное настоящее от эха его испепелённого прошлого. Какой была его реальность, и были ли эти вещи на самом деле?
— И какова же цена клятве, данной в объятиях безумия?