Погрешность
Шрифт:
Если я все же не смог дописать свою историю до конца, то я хотел бы сразу извиниться перед следователем, который будет это читать. Друг, прости меня. Уверен ты был вовсе не рад, когда тебе принесли ноутбук, в котором был документ с названием «Записка». Ты нехотя открыл его, думал тут будет «жена – стерва», «работа – говно». А вместо этого тут такой длинный текст. Можешь написать, что я болел и не читать дальше. К тому же если эта история попала к тебе раньше чем в интернет, значит, я не справился даже с этим. Там не будет концовки. Точнее концовка то будет, но ты ее уже знаешь.
–
Сегодня меня мучает похмелье. Я снова набрал
Я понимаю, что это поезд-экспресс в бездну. Но только пьяный я чувствую одно давно утраченное мой чувство. Я ощущаю радость общения. Трезвый я вообще практически перестал разговаривать. А вот у пьяного у меня быстро развязывается язык. Благо много мне не надо. Пара глотков и я уже радостно делюсь переживаниями с тем, кто сейчас рядом со мной. А утром мне невероятно стыдно за то, что я вообще раскрыл рот. Нет, я не откровенничаю зря. Говорю лишнее, только когда сильно перебираю. А в драку и вовсе ввязался только один раз в жизни, это было пять лет назад. Мне становится стыдно, как будто сломал чужую вещь. Возникает ощущение того что я потратил чужое время зря. Ведь я уже все решил. Я уверен в том, что ничего не изменится и это произойдет. Люди, у которых я отнял время, могли вместо того чтобы говорить со мной сделать что-то полезное.
Мне вообще кажется очень неприятным, что кто-то пытается потратить на меня время или деньги. Я считаю, что это пустая трата и всячески избегаю этого. Когда моя жена предлагает мне сходить к врачу с каким-то недомоганием, то я говорю, что все равно скоро сдохну. Зачем зря деньги тратить? Она просит так не шутить. А я и не шучу.
Вообще, в плане алкоголизма у меня богатая родословная. И начинается она с моего деда с отцовской стороны. Не помню ни одной яркой истории связанной с ним. Разве что всплывает картина того, как он «играл в домино» лежа пьяным под столом во дворе.
Отец уже был профессиональным алконавтом. Я даже расскажу вам пару историй из моего детства. Если ты следователь, то прости меня еще раз. В противном случае наслаждайся, ты за это заплатил.
Это было в девяносто шестом. Одним весенним деньком к нам в гости пришел отец. Он с нами не жил, только приходил в гости. К счастью. Иногда он приходил пьяным в дерьмо, иногда трезвым. В численном соотношении это выражалось где-то семь к трем соответственно.
В тот день он пришел с легким амбре, но вполне трезвым. Он сообщил матери о том, что поведет меня в кафе. Ух, друзья, об этом я мечтал долгие месяцы. В конце улицы открыли детское кафе, где подавали разные «изысканные» сладости. Это сейчас все доступно и есть на каждом углу. А в ту пору мало того что денег не было, так и купить особо ничего нельзя было. Я, радостно попискивая, выскочил на улицу из подъезда и стал дожидаться отца.
Подвох я почувствовал почти сразу. Хотя бы потому, что мы пошли в другую сторону. Я отлично знал, где располагается кафе. Потому что нередко просто проходил мимо него, заглядывая в витрину. Но я молчал и покорно шел «не туда». Я даже допустил мысль, что папа просто заплутал. Наконец, я не выдержал и спросил отца, а куда же мы собственно идем? Тот сказал, что есть другое мега-крутое кафе. Намного лучше чем то, в которое я хочу пойти.
Я удовлетворился ответом. Как и любой ребенок, я слепо верил всему, что говорят мои родители. Я отлично знал, как выглядит то место, где я так
Когда я, наконец, увидел «отличнейшее» кафе, то легкая обидка затаилась где-то в душе. Но папа сказал мне, что это отличное кафе. Зачем ему врать? А тем временем я смотрел на лестницу с отбитой плиткой, обшарпанную табличку с названием, часы работы на ней надписали маркером, и пожелтевшие от времени витрины. И я все искал, что же тут такого хорошего?
Внутри пахло хлоркой, скрипящие деревянные стулья были расставлены вокруг столов, покрытых «белыми» скатертями, пятна на которых вероятно были старше моего отца. Грязный пол. В проходах между столами и под стульями плитка потеряла свой цвет и местами потрескалась. Мы подошли к прилавку, я посмотрел на витрину, и где-то внутри меня загорелось пламя.
При виде пиццы завернутой в полиэтилен и намертво прилипшей к нему, а также застоявшихся салатиков с желтым майонезом это пламя разгоралось все сильнее. Папа поздоровался с продавщицей – необъятной женщиной в синем переднике. Ее подбородок плавно переходил в грудь без каких-либо намеков на изгибы. А потом обратился ко мне:
– Что ты хочешь?
– Я хочу в другое кафе.
Я помню, что именно так и ответил. И помню, как отец махнул рукой. И, на что-то разозлившись, заказал мне пиццу, бутылку самой дешевой газировки и мороженное. Себе он заказал бутерброд с блестящей на свету рыбой и стакан минералки. Когда он заказывал минералку, он сделал какой-то странный жест рукой, его я тоже хорошо запомнил.
Мы сели за стол, диалог не клеился. Я заставил себя попробовать пиццу и немного отпил газированной воды. Мой желудок впервые в жизни получил такую дикую комбинацию неизвестных науке отравляющих веществ и запротестовал. Поэтому я сидел и смотрел, как поданное в металлической чашке на длинной ножке мороженное тает и стекает по этой самой ножке прямо на стол, оставляя новые пятна на скатерти. Зная вкус пиццы и воды, эта потеря меня не очень расстроила. Поэтому я сидел и, ну очень медленно, жевал пиццу из уважения к отцу. Почему-то я боялся, что если не буду есть, то могу его обидеть. Я свято верил в его безгрешность. Считал, что это я чего-то не понимаю. Ну, или папу нагло обманывают, подсовывая мне некачественную еду.
Папа вдруг выпил целый стакан минералки и, поморщившись, съел бутерброд. А потом громко крякнул на все заведение. «Еще бы, я вообще не смогу выпить целый стакан минералки махом» – подумал я. А папа тем временем пошел к стойке и заказал себе еще один бутерброд и еще один стакан минералки.
Он вернулся, и, даже не садясь за стол, выпил еще один стакан минералки и съел бутерброд. Потом он сел рядом со мной, хотя до этого сидел напротив. Отец начал вести свой странный монолог, зачем-то требуя от меня, чтобы я смотрел ему в глаза.
Не помню в деталях, что он говорил. Он придвигался все ближе и все яростнее что-то мне рассказывал. Наконец его лицо и налитые кровью глаза были уже прямо около моего лица. В его глазах горел гнев, он упорно мне что-то доказывал, а мне было очень-очень страшно. Таким беззащитным я не чувствовал себя никогда. Даже когда три имбицила перепутали меня с соседом и дали мне хорошеньких люлей в подъезде, мне было не так страшно. Тогда в кафе, я вжался в стул так сильно, как только мог. Но отец продолжал давить. Наконец я не выдержал, и одинокая слезинка потекла по лицу. «Ты что боишься меня?! Отца родного, мать твою!» – закричал он.