Похищение чародея
Шрифт:
И капитан даже сформулировал это состояние:
— Если бы мы не свалились ему на голову и не нарушили весь порядок его жизни, он бы и дальше охотился, ходил по горам и, может быть, вернулся в свою страну Японию. Но мы оказались соблазном. Он изменил жизнь.
— Вы неправы, — сказала я. — И без вас сюда бы прибыл Матур или какой-нибудь другой курьер, чтобы выяснить, куда делся контрабандист, который нес рубины. А мы с вами знаем, что контрабандиста убил Сато и забрал себе мешочек с камнями. Виноваты рубины, виноваты контрабандисты,
Но, по-моему, я не убедила пришельцев.
Они сбились в кучку, как замерзшие котята, и тихо гудели — то ли пели, то ли плакали, а я не знала, что же делать дальше.
Наконец я поняла.
Я собралась было идти обратно в лагерь, но желание это было половинчатым — если ты не знаешь, зачем идти, то не очень хочется продираться сквозь ночной лес.
И я решила остаться вместе с ними.
Мы стащили в одно место сено, что лежало кучками по залу, легли, прижавшись друг к дружке, и постарались накрыться одеялом японца. Его хватило только на женщин, которых положили в середину.
Лишь Ут-пя не хотел спать. Он остался сидеть над телом Сато, наигрывая, к счастью, негромко на своей дудочке.
Я спала в объятиях Любы, прижавшись к Не-свелю, от пришельцев исходил чужой, необычный, но не неприятный запах, и мне всю ночь снились странные сны.
Я проснулась на рассвете от того, что мне было холодно. Оказывается, все остальные уже поднялись. Одеялом они накрыли фигурку Сато.
Кто-то сходил к озеру и принес оттуда припасы. Я поела вместе с пришельцами.
— Мы решили… — сказал капитан. — Мы пойдем через горы. Мы уйдем из этих мест. А дальше будет видно.
Я стала доказывать им, что стоит подождать еще день, я переговорю с моими коллегами, и мы что-нибудь придумаем.
Но пришельцы не согласились ждать, потому что они чувствовали мою неуверенность.
Они решили идти вверх по реке — там меньше людей.
Мы собрались расстаться, но никто не решался сделать первый шаг.
Так мы и стояли на краю площадки, глядя на долину Пруи, над которой плыл рассветный туман.
И вдруг издалека донесся звон колокольчика. Тихий такой, мелодичный звон. Он оборвался.
— Идут, — прошептал По-из, но замолчал, потому что не смог объяснить, кто же идет.
Потом прозвучал негромкий голос.
Несколько человек неспешно спускались по ущелью.
Я приблизилась к самому краю площадки и увидела людей, о приближении которых мы слышали.
Это были молодые, а то и совсем юные люди, они были странно одеты, а некоторые и не одеты вовсе. У одних головы были выбриты, у других оставлены косички, кто-то был облачен в розовую марлевую накидку, а на ком-то были лишь рваные плавки. У каждого через плечо висела холщовая сумка, и все были босые… Впереди шествовал буддийский монах, тоже бритый, в оранжевой тоге.
Сделав знак пришельцам оставаться на своих местах и позвав с собой Любу, я осторожно начала спускаться к воде, потому что путники как
Мы остановились за кустами, чтобы не пугать людей своим видом, и Люба сказала:
— Они ни о чем не думают, они замерзли за ночь. Они здесь чужие.
— Спроси вон у того, старого человека в оранжевой одежде, кто они и куда идут?
Услышав голос в своей голове, буддийский монах вовсе не испугался и не удивился, а ответил по-лигонски:
— Это неизвестные паломники. Они идут к реке Ганг. Они пришли в наш горный монастырь Манудаунток, или Сокровище трех Боддисатв, и мы их лечили и кормили. А теперь я провожаю их до монастыря в деревне Линили. Мы туда придем послезавтра.
Паломники замолчали. Они поняли, что их проводник с кем-то разговаривает, и потому насторожились.
Было тихо, только пели утренние птицы. Паломники негромко разговаривали между собой.
— С кем это он треплется? — спросила голая до пояса, бритая девушка с плоской грудью, которой лучше было бы носить лифчик, подбитый ватой, чем ходить голышом.
— Наверно, здесь немало бесплотных астральных тел, — ответил юноша с длинным носом и тонкой косичкой на затылке. — Блаватская предупреждала в своих работах, что в предгорьях Индии надо быть вдвойне внимательным.
— Я потерял равновесие духа, — сказал капризно исхудавший паренек в розовой майке — единственном предмете туалета, который ему достался.
Меня смущало то, что я так легко понимаю этих молодых паломников. Имя Блаватской тоже мне было откуда-то знакомо. О, Матерь Божья! Они же говорят по-русски!
Я так удивилась и обрадовалась, что выбежала из-за куста и оказалась среди молодых людей.
Сначала они шарахнулись было во все стороны, скорее от неожиданности, чем от страха. Но далеко не отошли. Их нелегко было удивить.
— Привет! — сказала я им. — Вы откуда здесь взялись?
Юноша с длинным носом, который предупреждал об астральных телах, посмотрел на меня с подозрением.
— А вы что, здесь и живете?
— Пока живу.
— По принципиальным соображениям? — спросила девица с большим животом, месяце на восьмом. У нее было обиженное лицо, словно ее пригласили на прогулку, а теперь заставляют таскать немыслимые тяжести.
— Нет, я здесь ненадолго.
Люба, почувствовав, что от молодых людей не исходит опасности, тоже вышла из-за кустов и присоединилась к нам, ни у кого не вызвав удивления. Лишь монах все поглядывал наверх, на кусты, словно ждал, что оттуда появятся новые лесные феи. Затем он вспомнил, что он монах, а не любитель эротических зрелищ, потому склонил голову и начал усердно перебирать четки. Четки были рубиновые, цены им нет. Как хорошо, что Матур далеко отсюда!
— Куда путь держите? — спросила я. Наверно, получилось неестественно, но я никак не могла найти нужного тона в беседе с этими странными созданиями. Когда я жила в Москве, там таких еще не водилось.