Похищение Луны
Шрифт:
— Уже убрано, уже все убрано в красное, — говорит Лукайя, успокаивая няню.
Слепая няня берет своей сморщенной рукой руку Тамар и тихой колыбельной, старинными сказками переносит ее в детство.
Вечером у Тамар поднялась температура. И показалось ей в бреду, что раскрылось окно и вошла мать, одетая в траур. Вошла, стала у ее изголовья. В руках у нее крест, когда-то утерянный Тамар.
Больная силится поднять веки, взглянуть в лицо матери, но не хватает сил.
Заметив, что Тамар мечется на постели, няня берет ее руку и нежно напевает.
Или
— Помнишь, как ты любила ловить маленьких гусят? Помнишь, как искала четырехлистник — цветок, приносящий счастье?
И перед Тамар раскрывается чудесный сад ее детства. Фиалками и розами усеян ее путь.
Резвится на зеленой лужайке девочка — белая и нежная, как распустившаяся хлопковая коробочка. Прыгают за ее плечами косички. «Не ходи туда, — говорит ей няня и нежно треплет по щечке, — в том кустарнике живет «ам-ам», шакал, большой-большой! А за оврагом, на большом дубе, — филин живет. У него месяц похитил любимую.
Сидит филин по ночам в своем дупле, дожидается лунной ночи; как увидит месяц, так кличет жалобно свою любимую».
Тамар смотрит в невидящие глаза одетой в черное няни.
— Жили-были солнце и месяц, — начинает сказку няня. — Жили они в дружбе. И оба ходили по земле. А в том, что они разошлись, была повинна тоже любовь. Полюбилась обоим — и солнцу и месяцу — единственная дочка одной вдовы, девушка невиданной красы.
А вдова сердилась, — почему, мол, они ухаживать-то ухаживают, а жениться ни один не собирается? Выпроводила она из дому солнце и месяц. «Чтобы ноги, — говорит, — вашей не было здесь!»
Однажды вечером искала вдова в лесу скотину и видит: солнце и месяц усадили ее дочку на трон из цветов, держат в руках золотые подносы и прислуживают своей любимой.
«Ну, погодите!» — погрозилась женщина. И с того дня начала искать случая, чтобы отомстить им.
Как-то в сумерках доила она корову. Красавица дочь стояла тут же и ласкала теленка.
Говорят, любовь отнимает рассудок у влюбленных. Неожиданно пробрались во двор вдовы солнце и месяц. Солнце первым подошло к красавице, начало целовать мордочку теленка, а потом принялось ласкать девушку. А месяц стоял тут же, весь бледный от зависти.
Тогда вдова схватила полный подойник, замахнулась им на бесстыжее солнце и облила его теплым молоком.
Побелевшее солнце устремилось к небу. Но месяц не двигался с места. «Вот, — думает, — теперь-то красавица мне и достанется». Тогда взяла вдова горсть коровьего помета и швырнула в лицо месяцу. Перепачканный вздыхатель побежал к морю, но пока добрался до воды, ревнивое солнце успело высушить на его лице помет.
И с этого дня ставшее белым солнце бродит по небу. Потому-то и солнце, и молоко по-мегрельски называются «бжа». А то, что у месяца на лице черные пятна, это всякий видит.
Тамар смотрит в окно на месяц. А мысли ее уносятся к Тарашу и Арзакану.
Закрыла глаза, и опять вошел в распахнутое окно одетый в черное призрак матери.
И
Няня ощупью приближается к больной, гладит ее влажный лоб и низким голосом напевает:
Шоу, баю-бай,Шоу, доченька,Ты простерла крыльяК синим небесам!Поет няня, опустив голову, уставившись потухшими глазами на украшенную перламутром чонгури.
А Тамар мечется в жару, и кажется ей, что и вправду стала она маленькой и что во дворец Шервашидзе явились духи оспы.
Шоу, баю-бай,Шоу, доченька,Ты простерла крыльяК синим небесам!..Ах, если любовь — неистовство, то кто же, в таком случае, сам Эрос? Какой-то бесшабашный, взбалмошный охотник, одетый в броню мужского бессердечия!
Ошибочно мнение, будто у него розовые пальчики и нежные крылышки и будто он осторожно скользит по волосам поникших головой девушек.
Верно, что этот бессердечный стрелок носит при себе лук и колчан, полный стрел. Он не щадит сердец ни королев, ни рабынь; заставляет цариц подметать земную пыль косами, а рабынь порой возносит на трон.
Не заслуживает веры и то, будто Эрос вознаграждает влюбленных сладкими плодами любви. Напротив, он бесплоден, как сама смерть, и даже неумолимее и коварнее смерти.
И всегда жаждет он любви, как кровник жаждет пролить кровь своего кровника.
И увивается он не около тех, кого завлек в свои сети, а около тех, кого миновали его стрелы, кого он не сумел поразить.
На самца-тура, оказывается, похож он, на тура, с высоких скал сбрасывающего в пропасть своего соперника. Часто походит он и на лося, что бодает котных самок и не дает им родить детенышей. Вот, оказывается, каков Эрос!
Говорят, он навечно влюблен в луну — в луну и ночь.
Мраку поклоняется всегда Эрос, мраку, а не свету,
Он выбирает тех, кто опьянен мечтой, и сторонится трезвых умов.
Рассказывают: когда Эрос на заре увлекал на небо Психею, он повязал глаза своей любимой.
Я тоже слышал когда-то нечто подобное. Так же повествует об Эросе — боге любви — и старинный миф.
РИСКОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
— Ду-шаши, [64] говорят тебе, проклятый! — прикрикнул Гвандж Апакидзе на игральные кости и перед самым носом своего зятя, Джото Гвасалиа, выкинул «ду-шаши».
Прорвав шеренгу белых шашек, в которых запер его Джото, Гвандж прошел через открытый ход, убил друг за другом три шашки и благополучно выбрался.
64
Две шестерки.