Похищение Луны
Шрифт:
Никого не выпустит тамада из этой сепа трезвым. Поди разберись потом кто прав, кто виноват? Ведь всем известно, что и раньше на абхазских свадьбах смерть бывала нередкой гостьей.
Так рассчитывал и прикидывал в уме Гвандж Апакидзе.
МАСКА БЕЛАЯ И МАСКА КРАСНАЯ
Тамада оглядел стол.
Был он мудр, как змея. Знал: легко наскучишь, если будешь долго говорить о серьезном.
Подмигнул глазом гвасалиевскому парню, и начались танцы.
Вышла
Когда Зесна танцевала, ее рот цвета кизила раскрывался в удивительной улыбке. Носилась в заколдованном кругу, возбуждая мужчин колыханием своих пышных бедер и полной груди.
Джото Гвасалиа вытолкнул в круг Джвебе, одетого в серую чоху. Джвебе взметнул свои богатырские руки и засеменил длинными, стройными ногами.
Коршун гнался за Зесной. Но Зесна, слегка зардевшаяся, грациозно уклонялась от коршуна: «Бегу, лечу, не догонишь меня!»
Распалившись, парень бросился за девушкой.
Настигает, вот-вот схватит! Только глянет на нее, и присмиреет Зесна, замрет, как горлица в когтях коршуна. Скользит рядом с ним, ныряет под его приподнятой рукой, ускользает.
Еще сильнее раскраснелась Зесна, когда вокруг раздались дружные хлопки.
Кончился танец, и Джвебе поблагодарил даму глубоким поклоном.
В танец ввязалась какая-то унылая пара. Общество заскучало. Тогда Гвасалиа подскочил к Тамар.
Арзакан метнул на него сердитый взгляд: слишком развязно подлетел он к ней, слишком близко склонил лицо к ее лицу…
Тамар отказывалась танцевать.
Весь стол заметил, что грустна шервашидзевская дочь. И потому все в один голос потребовали, чтобы она танцевала. Девушки и юноши хлопали в ладоши.
Поднялся с места тамада, поцеловал крестницу в лоб и стал упрашивать, заклинать ее отцом, любимым братом. Тамар все отнекивалась, ссылаясь на головную боль. Но тамада не отставал. Девушка тоже упрямилась.
— Заклинаю памятью твоей матери Джаханы, потанцуй!
Тогда дочь Шервашидзе встала. Забили в ладоши в такт пляске. Хлопали все, даже ненавидевшие весь этот род бывшие дворовые Шервашидзе: так она восхитила зрителей.
Тамар танцевала спокойная, бледная, с кротким лицом.
Скользила, едва касаясь ногами земли. Тяжелые, туго закрученные косы ласкали девичьи бедра. Как два голубка, порхали под платьем маленькие ножки.
Постепенно она сама увлеклась пляской.
В Мцхетском соборе есть фреска. «Танцовщицы Самайи» называется она. На одной из девушек, изображенных там, — грузинский головной убор, на ногах высокие алые туфли с загнутыми носками. Голова закинута кверху. На глаза ниспадает короткая, легкая вуаль. (Такую вуаль вместо масок носили венецианки в средние века.)
На ту девушку в алых туфлях походила Тамар, когда откидывала голову, опускала глаза, и тень от ресниц падала на ее
Тамар скользила по кругу, как бы во власти мечты, как бы искала свою судьбу с завязанными глазами. И так легко взмахивала руками, точно не руки у нее были, а крылья. Воздушное тело ее носилось по кругу, и легкий румянец лег на бледные щеки.
Ритм пляски участился, и Тамар понеслась быстрее, словно не могла сдержать себя.
Вдруг замедлила движения. Увидела кого-то? Вскинула длинные, густые ресницы, устремила в пространство глаза цвета морской волны. Улыбнулась такой детской улыбкой, точно позабыла, что она уже не ребенок.
И показалось всем: сама улыбка, облекшаяся в плоть, трепетно порхает на свадебном пиру!
Никто не вступал в танец, не осмеливаясь пойти с ней в паре. Великая красота нередко родит благоговение, похожее на страх.
Только наглый не испытывает его в такие минуты. (Потому красивейшая часто достается не храбрейшему, а наглейшему.)
Гвасалиа был из таких.
Увидев, что смельчаки оробели, он не колеблясь вступил в танец с Тамар.
Короткий подбородок его был обезображен рубцом от кинжальной раны. Нос выдавался крючком, как у ястреба. Глаза — цвета пшеничного, зерна.
Сутулый, он жеманился в танце и извивался так, что действительно походил на ястреба, который подбирается к взлетевшей перепелке, чтобы сбить ее снизу.
Устремился за уносившейся по кругу девушкой.
Тамар опустила руки, подалась в сторону, снова взмахнула правой рукой и, как сон, улетела от партнера.
Но Гвасалиа не отставал, он точно лишился рассудка. Наконец настиг ее. Казалось, вот схватит, прижмет к груди, не выпустит больше…
Тамар потупила глаза и вдруг, откинув голову, устремила на Джото спокойный взгляд. Смотрела и кротко улыбалась. (Красота — что солнце: милостива и безоблачна.)
Потом, будто почувствовав затаенную страсть партнера, быстро отвернулась, умчалась и стала танцевать в отдалении.
Опять погнался за ней Гвасалиа. Он почти касается Тамар, пьяными глазами глядит на нее в упор.
Лицо Арзакана побагровело. Дзабули тотчас же заметила это.
Каролина и Тараш наблюдали за танцем, не отрывая глаз. Тараш волновался. Он курил папиросу за папиросой и, чтобы не выдать себя молчанием, начал разговор с Каролиной о лезгинке.
— Ни одна европеянка не сумеет протанцевать лезгинку и узундара. Эти танцы романтичнее ваших менуэтов и вальсов… А нынешние фокстроты, танго и «танцы медведя» — лишь жалкие сколки европейской снобистской культуры.
В горах, среди скал и камней,Пасешься ты, лань моя горная!