Похищение Луны
Шрифт:
Кого полюбит Тамар Шервашидзе — Арзакана ли Звамбая или Тараша Эмхвари? К кому склонится выбор Арзакана — к преданной ли Дзабули или к пленившей его Тамар?
Как удержатся в новой жизни Звамбая Кац, Тариэл Шервашидзе?
Или этот горемыка, Лукайя Лабахуа, — как окончит он свой жизненный путь?
Что замыслит Гвандж Апакидзе — душегуб и христопродавец?
Сижу, вывожу эти строки, а ночи проносятся бесшумно, как обернутые войлоком копыта умыкаемых коней. Устала рука, ломит спину. И все же сижу и пишу. (Оказывается, дух мой сильнее плоти.) Короткий отдых.
Удивленно смотрю на фантастические иероглифы, рожденные в темных недрах тысячелетий.
Гляжу на грузинские буквы, и кажется мне, что в них должен я вычитать странную судьбу моих героев.
? — ани — серпу уподобил эту букву народ-землепашец (потому и дали нам древние греки имя «георгос»).
? — бани — не похожа ли она на стройные кувшины?
? — гани — на винные чаны, ковши и чаши (несомненно, это творение народа, возлюбившего вино).
???? — подобны секирам, киркам и молотам (они изобретены плавильщиками бронзы и железа).
Стебли:
? — ени
? — сани
? — хани
? — нари
? — вини
? — пари
? — цили
? — чари [18]
похожи на сабли, рапиры, кинжалы, копья и дротики наших предков.
Вот несутся легионы стебельчатых букв… Они то гнутся, как морской камыш, то надменно выпрямляются, как пики наступающей конницы.
Петельки? — это отражение любви к лозе, впервые выращенной в этой стране Диониса.
Отростки? — выражают пристрастие народа-охотника к оленьим и турьим рогам.
18
В книге изображена буква, скорее это чин, чини (Д.Т.)
— А? — это уже подлинная подкова лошади! Кто знает, может быть, ее вывез из Междуречья народ-всадник, с конским топотом и воинственным кличем нагрянувший к нам?
Безмерная радость охватывает меня, когда я разглядываю и вывожу грузинские буквы.
Играю с ними беззаботно, как ребенок. И нестерпимо тянет меня написать новую «Похвалу азбуке». Самый вид этих букв заставляет жить во мне образы, цвета и движения.
И припоминается мне темная ночь, некогда проведенная на Атлантике.
Сначала море было спокойное, цвета изумруда, нет, — цвета синьки, ах, нет, не синьки, а цвета нефти, разбавлениой водой.
Вдруг, разодрав небо, сверкнула молния. Всполошились, всколыхнулись волны. С тихим плеском обступили корму парохода, мягко ударяясь о нее. И снова замер безбрежный океан…
Но вот полоснул ястребиным крылом вихрь и пригнул волны, точно камыш… И опять поднялись, зашумели, обступили пароход.
Насупилось небо, грозя морю, переменившему цвет.
Снова рассекла воздух молния, словно сабля, занесенная стремительным взмахом.
Ночь, взмах огненной сабли, — что шепнули они примолкшему морю? Не знаю. Взметнулась волна, за ней другая, и легионы волн ринулись со всех сторон, помчались по необозримому простору в бесшабашном беге.
Точно распаленные кабаны, что скачут в буйных забавах и, напоровшись
Волна с волной схватывалась во тьме и падала замертво.
Взлетали свирепые драконы-валы, и крошились их черепа о мрачный свод небес, забрызгивая его мозгом. Хаос разверз китову пасть…
И вот, когда мне показалось, что онемела моя рука, что иссяк мой мозг и опустились крылья моей фантазии, — тогда язык грузинский, этот неисчерпаемый кладезь, вновь забурлил в горячей моей крови, и, точно волны, нахлынули образы…
Как сабли-молнии, вдруг полоснули они по моему усталому обессилевшему мозгу.
Воспрянул я и вновь устремился в это море — необъятное, разбушевавшееся, и снова страстно захотелось мне написать «Слово похвальное языку грузинскому».
И вот сижу от зари до зари… А ночи проносятся неслышно как обернутые в войлок копыта умыкаемых коней.
И воркует за стеной электросчетчик — этот сизый голубь индустрии.
ПИРШЕСТВО СВИНЕЙ
Дедушка Тариэл не находил себе места. Он не мог ни сидеть, ни лежать и беспокойно метался между комнатой Каролины и своей спальней.
Дело в том, что маленькая Татия заболела коклюшем.
Дедушка Тариэл проклинал Каролину за то, что она бросила ребенка и уехала в Илори, и упрекал себя за то, что отпустил ее на свадьбу.
Но больше всех он возмущался Херипсом.
— Разве это мужчина! Жену надо держать в узде. Отпустишь поводья — всю семью развалит. На вот!..
Нет, не следовало брать в жены немку! Да еще образованную. Для чего женщине образование? Достаточно, если она умеет уберечь дом от пожара. Все остальное — глупости!
Осуждал он и Тамар. С тех пор, как этот проклятый Эмхвари вскружил ей голову, она совсем сбилась с толку. Между тем Эмхвари не расплатились еще за шер-вашидзевскую кровь.
Впрочем, женщина искони была предательницей рода. И зачем вообще нужно было появляться женщине на свет божий?
Не забыт был, конечно, и Лукайя. И его помянул недобрым словом дедушка Тариэл.
Мысли жужжали в мозгу священника, как рой ос, ошпаренный кипятком.
Он то подходил к аптечному шкафу и долго искал пузырек с бромом, то возвращался в комнату Каролины взглянуть на маленькую Татию, то бормотал ругательства по адресу служанки Даши, то выходил в гостиную и начинал искать свой чубук.
Ищет трубку дедушка Тариэл и клянет свою старость, свою забывчивость.
Все ушли, бросили его — одинокого и беспомощного.
Не заболей маленькая Татия коклюшем, эта Даша, взбалмошная девка, забрала бы ее и тоже ушла бы к соседям. И тогда неизбежно сидеть ему совсем одному во всем огромном доме.
При мысли о таком одиночестве больно сжалось у него сердце, будто и в самом деле никого не было, кроме него, во всем доме, будто и в самом деле Татия с Дашей ушли к соседям.
На миг дедушка Тариэл умолк, увидел свой чубук, но не может сообразить — наяву ли это или только ему почудилось?