Похищенная
Шрифт:
Мистер мудак издал утробное урчание и сжал мою шею сильнее, отчего я как-то растерялась и потеряла былую смелость.
Между ног было совершенно влажно, и я расставила их чуть шире, когда почувствовала свободу от всё это время покоящейся там ладони Николаса, чуть согнувшего ноги и направившего свой член в меня. Я ощущала его своей плотью и, пригвожденная к телу мистера сама привлекательность чертовой рукой на шее, умудрялась несдержанно тянуться навстречу.
— Черт, — с жарким выдохом он резко вошел в меня, чуть задержавшись там и вновь выскользнув.
Я забыла своё имя, год своего рождения и название страны, в которой живу. Я забыла обо всем на свете, наконец вплотную
Самое время ахнуть и восхититься его самоуверенностью и наглостью.
Николас двигался во мне совершенно по-свойски, абсолютно смело, местами плавно и аккуратно, местами срываясь и набирая темп. Казалось, ему не хотелось торопиться, поэтому в такие моменты он разочарованно рычал и чуть сбавлял скорость, при этом умудряясь быть везде: прикосновениями к моей талии, к моей груди, шее; дыханием в моих волосах, на моих губах. Это было нечто особенное, нечто такое, отчего у меня срывало башню и я не обращала внимания на некую грубость его ладони, ни в какую не желающей расставаться с моей шеей. Я была чертовски послушной, выполняя все его, а главное, и свои желания.
Сдерживаться и стесняться не имело смысла, и я полностью увлеклась движениями внутри меня. Вперед-назад, вперед-назад. Впе-ред-на-зад.
Николас продолжал толкаться, при этом вежливо заставив меня повернуть голову в свою сторону и наткнуться губами на его губы. Они были сухими и неторопливыми, когда мистер железная выдержка начал меня целовать, так самозабвенно приятно, что я совсем потеряла связь с реальностью.
Крики телевизора утонули в напряженном ожидании концовки.
Я перестала отвечать на поцелуй, зависнув как каменное изваяние и вцепившись пальцами в раковину. Николас терзал мои губы, не обращая внимания на слабые признаки жизни и напряжение, потому что прекрасно понимал моё состояние и был готов помочь мне прийти к разрядке.
Блядь, по ходу, всё к чему он прикасался, приходило к разрядке.
Его член во мне совершенно обнаглел, продолжая вколачиваться все сильнее и нетерпеливее, и, как ни странно, мне это нравилось. Оставалось всего несколько мгновений — я это чувствовала, ощущая постепенно подкатывающие волны удовольствия, должного завершиться оргазмом.
Господи, я обещаю быть послушной и смиренной всю оставшуюся жизнь, только пусть мистер мудак не останавливается. Пусть… пусть… пусть…
Мой протяжный стон перекричал отсчет рефери, и я обессиленно обмякла, едва удерживаясь на дрожащих от испытанного оргазма ногах. Николас помогал мне в этом, приняв на себя обязанности по удержанию моего безвольного тела, вес которого вскоре я перенесла на раковину, уперевшись в её обеими руками и прогнувшись в пояснице. Благо рука мудака, до этого сжимающая мою шею, перекочевала на мои бедра, где уже прописалась другая. Внутри разливалось приятное тепло, этакая нега, задевающая каждую клеточку тела на своем пути. Спазмы и пульсация уменьшались, и я потихоньку приходила в себя, мысленно благодаря Николаса за наслаждение, им подаренное.
Ему, кстати, тоже оставалось недолго, поэтому толчки его становились размашисто глубокими, частыми, неистовыми. Мои ягодицы с громким звуком бились о его пах, а второй размер раскачивался в такт движениями, пока Николас не сделал завершающий толчок и не застыл во мне, тут же навалившись сверху и прижавшись ко мне максимально близко.
Твою ж мать, это был самый безумный секс на моей памяти.
И он был идеальным. Настолько идеальным, что я потеряла дар речи.
Звонок мобильного развеял момент близости и совершенно неуместно нарушил тишину.
Николас,
Я задумалась над тем, что твердость его члена во время прелюдий могла оказаться банальным обманом, а Николас принял вызов, задержав шумное дыхание и сказав короткое “слушаю”.
Его лицо из блаженного и расслабленного превратилось в непроницаемо каменное, и он тут же сбросил звонок, молча рассматривая меня в отражении зеркала.
Смутное предчувствие полного дерьма, нависшего над нашими головами и готовящегося вылиться, перебороло приятную истому, ещё владеющую моим телом. Я различала во взгляде Николаса что-то страшное и непоправимое, чего отчаянно боялась и не хотела знать.
Но вместо этого вновь вытянула язык:
— Что случилось, Ники?
— Не называй меня так, звучит как кличка собаки. Дейва убили, — бросил он равнодушно, нагибаясь и возвращая брюки на место.
Я ошарашенно застыла, отказываясь верить в происходящее и думая о том, что буквально вчера он был жив, живее всех живых, здоровее всех здоровых, — и тупо наблюдала за тем, как мистер сама привлекательность, больше ничего не сказав, покидал ванную, где всё было пропитано сексом и удовольствием, теперь разбавленным горьким недоумением.
Блядь, Дейви же ничего не сделал, совершенно ничего, если подумать, — он только лишь помог своему другу, который и привел к нему убийц. Николас стал косвенной причиной его смерти, и теперь я поняла, что его показное равнодушие это лишь желание скрыть боль от потери друга и вину за его смерть.
Понимание этого медленно, но верно перекочевало и на мои плечи, и я обессиленно сникла, рассматривая себя в зеркале и приходя к выводу, что на самом деле моя жизнь не стоит ни одной жизни в мире, тем более двух, одна из которых ещё теплилась, но была делом времени, как выразился сам мудак.
Теплая сперма скользнула вниз по бедру, и я опустила голову, вновь начав разглядывать ржавые разводы, теперь казавшиеся мне кроваво уродливыми намеками. За дверью, со стороны комнаты, была абсолютная тишина: ни шагов, ни признаков ярости, ни угрожающих звонков.
Через несколько минут, приведя себя в порядок и втиснув себя в треклятое платье, я вышла из ванной. Николас стоял у окна и курил, никак не отреагировав на мое появление, я же не знала, что делать: подойти к нему и проявить поддержку, либо свалить нахрен из номера и оставить его одного. Оба варианта казались мне, мягко говоря, непутевыми, поэтому я выбрала третий — молча легла на кровать и, приняв позу эмбриона, спряталась от всего мира в воображаемый кокон, через который не смогла бы пробраться даже самая изворотливая пуля самого безжалостного пистолета в руках самого профессионального убийцы. Через который не доходил бы ни один звук и ни одно прикосновение. Внутри которого я была бы в полной безопасности, в тишине и покое.
Это были мои иллюзии, потому что кокона не существовало, не могло быть, и потому что Николас с легкостью развеял мои заблуждения.
— Ты меня слышишь?
— Что?
— Аэропорт Хартсфилд-Атланта, ячейка тридцать три, код замка девять-три-ноль-три-семь-ноль.
— Зачем мне это?
— Повтори, — в голосе Николаса послышалось нетерпение, и я, повернула голову, настороженно всматриваясь в его фигуру.
— Аэропорт Хартсфилд-Атланта, ячейка тридцать три. Код замка девять-три-ноль-три-семь-ноль. Зачем мне это, Николас? — подступающая злость на него душила, и я вскочила с кровати, в несколько шагов преодолев расстояние между нами. — Ты должен мне объяснить. Зачем, зачем ты это сказал?