Похищенный. Катриона (илл. И. Ильинского)
Шрифт:
— Вот он! Он здесь! — закричал я.
Незнакомец бросил через плечо беглый взгляд и кинулся наутек. Через несколько мгновений он исчез за березами, вновь показался на открытом склоне и с ловкостью обезьяны полез вверх. Скоро он скрылся из виду за вершиной холма.
Я бежал за ним следом и взобрался уже высоко, как вдруг позади раздался голос, призывающий меня остановиться. Я уже добежал до берез, в которых скрывался убийца, но, услыхав окрик, оборотился.
Законник и помощник шерифа, взойдя на первый уступ, кричали, делали мне знаки спуститься, меж тем как слева от них, внизу, из леса, один за другим выходили солдаты с мушкетами наготове.
— Зачем?
— Десять фунтов тому, кто поймает этого малого! — воскликнул законник.— Он соучастник. Его нарочно поставили здесь, чтобы отвлечь нас!
Эти слова обращены были к солдатам, но я услыхал их со всей отчетливостью. Ужас сковал мои члены, ужас, еще мне неведомый. Одно дело, рисковать только жизнью, совсем другое — еще и честью. То было для меня как гром среди ясного неба. Я застыл на месте, словно оцепенев.
Между тем солдаты двинулись цепью; одни побежали, другие, вскинув мушкеты, стали в меня целиться. Я же стоял как остолбенелый.
— Сюда! За дерево! — раздался близ меня голос.
Рассуждать было некогда, да и не в силах я был рассуждать. Я устремился вперед. Только я забежал за березы — грянули выстрелы, и над головой у меня просвистели пули.
Передо мной с удочкой стоял Алан Брек. Не тратя времени на приветствия (до них ли нам было!), он сказал только одно слово: «Бежим», и мы пустились бежать по склону горы в направлении к Баллахулишу: впереди он, а я за ним вслед, точно овца за бараном. Мы бежали по березнику короткими перебежками, пригибаясь к земле, прячась за бугры и камни, затем, опустившись на четвереньки, ползли по вересковым прогалинам. И снова бежали — бежали во весь дух, во всю прыть. Сердце мое бешено колотилось, дыхание занималось, в голове был сумбур. Помню только, как, к удивлению моему, Алан время от времени вставал во весь рост, оглядывался, где погоня, и всякий раз далеко позади слышались оживленные крики.
Спустя минут пятнадцать, Алан остановился и повалился пластом в вереск.
— Дело скверное,— повернувшись ко мне, сказал он.— Если жизнь тебе дорога, делай, как я.
И с тою же быстротой, но теперь с куда большею осторожностью мы пустились в обратный путь: поднялись вверх по склону и, обойдя солдат стороной, вернулись на прежнее место в Леттерморском лесу. Алан упал в папоротник и долго лежал ничком, еле переводя дыхание.
У меня кололо в боку, голова кружилась, во рту от жары и от бега пересохло. Я как подкошенный упал на землю возле своего товарища.
Глава 18
РАЗГОВОР В ЛЕТТЕРМОРСКОМ ЛЕСУ
Алан первый пришел в себя. Он поспешно встал, подошел к краю леса, тщательно оглядел местность и, возвратившись, прилег подле меня.
— Да, задали нам жару, Дэвид,— усмехнулся он.
Я промолчал, даже не поднял головы. На глазах у меня произошло убийство. В считанные мгновения оборвалась жизнь крепкого, пышущего здоровьем человека. Мне было жаль его, но не только жалость стесняла мне сердце. Погиб тот, кого Алан больше всего ненавидел, а ведь Алан, как нарочно, прятался в тот момент за деревьями, укрываясь от солдат. Его ли рука направила эту пулю, или же он только направил другого, а сам наблюдал в стороне — какое это имело значение! Так или иначе было ясно, что мой единственный в этой дикой стране друг замешан в убийстве и руки его обагрены кровью. Он внушал мне ужас и отвращение. Мне было страшно взглянуть ему в лицо. Уж лучше дрожать как лист, одному под дождем на острове, чем в ясный день лежать в лесу рядом с
— Что, отдышался? — прервал молчание Алан.
— Отдышался,— отвечал я, не отрывая лица от земли.— И могу теперь вам сказать: нам надо расстаться. Вы мне очень нравились, Алан. Но нам не по пути. Ваш путь — это не праведный путь. Словом, надо нам расстаться.
— Я не расстанусь с тобой, Дэвид, без веской на то причины,— мрачным голосом проговорил Алан.— Если тебе известно что-либо порочащее мою честь, прошу тебя ради нашей дружбы быть откровенным. Но если тебе попросту разонравилось мое общество, так и скажи. Я сам рассужу, почитать ли мне себя оскорбленным.
— К чему эти речи? Вы же прекрасно знаете, что Кэмпбелл мертв. Вон там, на той дороге не остыла еще его кровь.
— Слыхал ли ты когда-нибудь сказку о Человеке и Добром Народе? — помолчав немного, спросил Алан. Он имел в виду гномов.
— Нет, не хочу и слушать.
— И все же, с вашего позволения, мистер Бальфур, я расскажу эту сказку. Как-то один человек потерпел крушение и был выброшен на скалистый остров, а туда, по дороге в Ирландию, порой наведывался Добрый Народ. Этот островок, называемый Скерривором, находился недалеко от того места, где мы наткнулись на риф. Так вот, должно быть, этот человек так сокрушался и горевал, что не сможет перед смертью повидать своего ребенка, что король Доброго Народа сжалился и послал за ребенком гонца. Дитя привезли в мешке и положили подле человека, а тот в это время спал. И вот человек проснулся, видит — лежит мешок, а в нем что-то шевелится. А надобно заметить, что человек этот был очень мнителен, всюду мерещились ему козни, поэтому прежде чем развязать мешок, он на всякий случай проткнул его кинжалом. А когда развязал, видит — перед ним дитя его, но уже бездыханно. Сдается мне, мистер Бальфур, что вы весьма похожи на того человека.
— Вы хотите сказать, что вы не причастны к убийству Кэмпбелла? — в волнении воскликнул я, приподнявшись с земли.
— Скажу вам по-дружески, мистер Бальфур из Шоса: если б я собирался убить какого-нибудь джентльмена, то не стал бы убивать его в Аппине, дабы не навлекать беду на моих соотечественников, и при том не ходил бы без шпаги и пистолета, с одною лишь удочкой.
— Да, вы правы, конечно, так.
— Извольте убедиться! — продолжал Алан, обнажив кинжал и положив на него руку.— Клянусь на этом священном клинке, что не только не убивал, но даже в мыслях ничего подобного не держал!
— Слава богу, что это так! — с сердцем воскликнул я и протянул ему руку.
Алан будто и не заметил.
— Довольно,— проговорил он сквозь зубы.— Слишком много чести для Кэмпбелла, чтобы столько о нем трезвонить. Экая невидаль, право.
— Не сердитесь, Алан. Вы не можете на меня обижаться: вы же помните наш разговор на бриге. Но благо искусительные помыслы еще не есть преступление. Кто не впадает порой в искушение... Но с холодным рассудком лишить человека жизни, это ж...
Я не мог досказать фразы, я был слишком взволнован.
— Алан, а вы знаете, кто это сделал? — помолчав немного, спросил я.— Вы знаете того человека в черном кафтане?
— Признаюсь, не отчетливо помню его кафтан,— отвечал он с лукавым видом.— Мне почему-то кажется, что он был синего цвета.
— Неважно, синий ли, черный ли! Не встречали ли вы его прежде?!
— Сказать по правде, не могу поклясться. Он пробегал близко, но я, как назло, в это время завязывал башмаки.
— Алан, можете ли вы поклясться, что его не знаете?! — вскричал я в досаде, но одновременно в душе смеясь над его увертками.