Похищенный. Катриона (илл. И. Ильинского)
Шрифт:
— Да, удивляюсь тебе,— суровым голосом сказал Алан.— Что же это получается? Сперва даешь ему одежду, а потом эту одежду укажешь в объявлении?!
— Нет, нет, Алан, я опишу лишь ту одежду, в какой он был, ту, прежнюю, в которой его видел Мунго.
Я взглянул на Джеймса; казалось, он совсем пал духом. Он цеплялся за каждую соломинку, и, вероятно, все это время ему представлялись лица его заклятых врагов там, на скамье присяжных, а за ними, как в неотвязном кошмаре, всплывала виселица.
— А вы, сударь, что на это скажете? — обратись ко мне, спросил Алан.— Вы в этом доме под охраною моей чести, а посему мой долг велит делать так, чтобы
— Я могу сказать только одно,— отвечал я.— Я здесь впервые, и спор ваш мне не совсем ясен. Простой здравый смысл подсказывает, что винить надобно виноватого, то есть того, кто стрелял. Объявите о нем, как это у вас называется, пусть его ищут и судят, и тогда ни в чем не повинные люди избавятся от незаслуженных обвинений.
При этих словах Алан и Джеймс в ужасе закричали, чтобы я немедленно остановился, ибо о том, что я предлагал, и речи быть не могло. Что подумают Камероны?! Эти слова лишь подтвердили мой подозрения, что стрелял кто-то из Камеронов, вероятно из Мамора.
— А потом,— восклицали они,— неужели тебе не ясно: этого малого могут схватить, если объявить его приметы. Ты, должно быть, сказал не подумав, ты не мог так подумать!
Они говорили это с таким искренним убеждением, что у меня от отчаяния опустились руки. Спорить было бесполезно.
— Что же, объявляйте обо мне, коли так надо, объявляйте об Алане, хоть о самом короле Георге! В конце концов, все мы трое безвинны, а это главное. По крайней мере, сэр,— подавив раздражение, обратился я к Джеймсу,— я Алану друг и ради друзей и близких моего друга готов на все.
Говоря это, я старался придать своему лицу выражение живейшей готовности, потому что Алан уже смотрел на меня с беспокойством. «К тому же,— мелькнуло у меня в голове,— они все равно развесят афиши с моими приметами, стоит мне только выйти из этого дома». Но тут я увидел, как жестоко я ошибался в этих людях. Не успел я договорить, миссис Стюарт, вскочив со своего места, с плачем кинулась мне на шею, затем подбежала к Алану, благодаря небо за нашу доброту и участие.
— Для тебя-то, Алан, это священный долг. Но каков юноша! В горький час пришел он в наш дом и застал нас в беде, увидел мужа моего, просящего и умоляющего. Его, который рожден, чтобы повелевать, как король! О, благородный юноша, мне не суждено узнать ваше имя, но ваш образ сохранится в моем сердце, и, покуда оно бьется у меня в груди, я буду хранить этот образ и благословлять вас.
С этими словами она поцеловала меня и вновь, зарыдала, чем повергла меня в крайнее смущение.
— Ну, полно, полно, право,— проговорил решительно сбитый с толку Алан и обратился ко мне: — В июле светает рано, завтра в Аппине поднимется кутерьма, прискачут драгуны, начнут кричать «Круахан» [36] , забегают красномундирники. Пора, сударь, в дорогу.
36
Круахан — боевой клич Кэмпбеллов (Прим. автора).
Мы попрощались и снова пустились в путь, держа направление на восток. Стояла темная, тихая, чудная ночь. Вокруг простирались все те же холмы и ложбины.
Глава 20
БЕГСТВО. НА СКАЛАХ
Мы то шли, то пускались бегом, а когда начало светать, то уже все больше
Как мы ни торопились, рассвет застал нас врасплох. Прятаться было негде, убежища не видать; перед нами простиралась долина, усеянная скалами, по которой катил свои воды горный поток. Справа и слева теснились горы: ни травы, ни кустов, ни одного дерева — пустынные, голые склоны. Теперь, возвращаясь в мыслях к этим диким местам, я полагаю, что это была долина Гленко, где в годы правления короля Уильяма произошло кровавое побоище. Однако наш путь я помню довольно смутно. Мы то срезали, то забирали в сторону, петляли, петляли — и всё то бегом, то быстрым шагом, притом большей частью в темноте, а что до названий тех мест, так я ведь их слышал по-гэльски, а гэльские названия чрезвычайно мудрены.
Итак, забрезжил рассвет, застав нас в открытой долине, и я заметил, что Алан глядит хмуро.
— Скверное место,— промолвил он.— Здесь у них непременно будут дозоры.
С этими словами он побежал вниз к реке, туда, где поток, прорываясь между тремя утесами, распадался на два рукава. Вода падала с таким ревом, что у меня задрожали колени. Над водопадом облаком висела водяная пыль. Не раздумывая, с разбегу Алан прыгнул на средний утес, упал на руки, едва удержался — утес был невелик, и нужно было держаться за край, чтобы не сорваться вниз. Я тоже не стал примериваться и прыгнул наудалую. Алан меня подхватил.
Мы стояли бок о бок на небольшой скользкой площадке. Впереди поток был еще шире. Со всех сторон бурлила вода. Когда наконец я увидел, куда мы попали, то так и обмер. Голова закружилась, в глазах все поплыло — я прикрыл их ладонью. Алан потряс меня за плечо. Он что-то кричал, но в реве воды и в совершенном затмении сознания я «ничего не расслышал. Я заметил только, что лицо его побагровело, он в гневе топнул ногой. Тут снова у меня перед глазами мелькнули бурлящий поток, водяная дымка. Трепеща от страха, я заслонил руками глаза. Алан приложил к моим губам бутылку с коньяком и приказал пить. Выпив с четверть пинты, я немного пришел в себя. Алан сложил руки у рта и крикнул мне в самое ухо:
— Что, тонуть иль на виселицу? — Повернулся, прыгнул и благополучно приземлился на другом берегу.
Теперь я стоял один; казалось бы, можно прыгать; в голове шумело от коньяка. Алан подал мне хороший пример, я понимал, что если не прыгну сейчас, то уж не прыгну, по-видимому, никогда. Я пригнул колени и прянул вперед с чувством злобного отчаяния, которое довольно часто заменяло мне храбрость. Прыжок был и впрямь отчаянный. Немного не долетев, я ухватился за край скалы, руки мои заскользили. Я вновь судорожно уцепился и снова начал сползать — в бурлящую пенную пропасть, но в тот же миг Алан схватил меня за волосы, потом за ворот и кое-как вытянул.