Похищенный

Коллинз Макс Аллан

– Это чиновник, о котором я тебе говорил, Пол, – сказал Паркер, указывая на меня большим пальцем.

– Эллис говорит, что губернатор будет хорошо ко мне относиться, – сказал мне Уэндел. У него был глубокий баритон адвоката, но с нотками жалости к самому себе.

Паркер сел на кушетку рядом с Уэнделом; Уэндел смотрел на него печальными собачьими глазами.

– Знаешь, Пол, – сказал седой начальник сыскного бюро, – ты можешь заработать кучу денег на своем признании. Просто напиши полные и честные показания – не приукрашивая правду, как делал ты ради тех гангстеров, – и скажи,

что тогда ты был не в своем уме, а теперь пришел в себя и хочешь во всем признаться.

– Защита ссылкой на временную невменяемость, – резюмировал Уэндел.

– Ты можешь заработать миллион долларов, рассказав честно как все было. Ты и твоя семья будете жить в роскоши всю оставшуюся жизнь. Ты станешь знаменитым.

– Я готов согласиться с обвинением в похищении, – сказал Уэндел, – но с обвинением в убийстве никогда.

Паркер положил руку на плечо Уэндела:

– Пол, я знаю, что пришлось тебе пережить. Я постараюсь защитить твою семью, сделаю все, что в моих силах, воспользуюсь помощью своих влиятельных друзей и знакомых, чтобы твои жена, сын и дочь не были привлечены... хотя они и были участниками преступного сговора.

– Они были участниками? Почему?

– Потому что помогали тебе ухаживать за ребенком.

– Мне нужны книги по правовым вопросам. Я многое позабыл.

– Хорошо, Пол. Мы принесем тебе их. Но, ты знаешь, у нас остается мало времени. Ты же не хочешь.

чтобы смерть этого парня, Хауптмана, была на твоей совести, правда?

Уэндел внимательно смотрел на меня своими неподвижными печальными, глазами.

– Как вас зовут? – спросил он меня.

– Это не имеет значения, – сказал я.

Его глаза расширились, потом сузились.

– Вы из Чикаго.

Заметил акцент.

Он повернулся к Паркеру и взволнованным голосом сказал:

– Он из Чикаго!

Я подошел ближе к нему.

– Даже если я из Чикаго, почему вы так разволновались, мистер Уэндел? Аля Капоне больше нет в Чикаго.

Уэндел поднял раскрытую ладонь, словно хотел благословить меня или заставить замолчать.

– Пусть он уйдет, Эллис!

– Разумеется, Фрэнк Нитти еще там, – сказал я. – И Поль Рикка тоже.

– Пусть он уйдет!

Паркер, которого такой поворот событий привел в смущение, встал и вышел со мной из комнаты.

Уэндел даже не встал с кушетки.

Когда мы оказались под открытым небом, Паркер сказал:

– Вы его разозлили. Эти имена напугали его. Нитти человек Капоне, не так ли?

– Вы правы, Эллис. Сейчас мы поедем обратно. Садитесь в машину.

– Кто вы такой, черт побери, чтобы мне приказывать?

– Садитесь в машину, я вам говорю. – Он повернулся и быстрым шагом пошел к машине, бормоча что-то себе под нос. – И запомните: меня здесь не было.

– Простите?

– Вы меня сегодня не видели, Эллис, понятно?

– Конечно, Нейт, – разумеется, он ничего не понял, кроме того, что я настроен серьезно.

В машине, прежде чем завести мотор, я повернулся к Паркеру:

– На этот раз вы просчитались, Эллис. Здорово просчитались.

– Я просчитался? Пол Уэндел вот-вот сознается, и я докажу всем, что был прав.

– Ни черта вы не докажете.

Вы что, забыли, кто имел отношение к делу Линдберга? Вы зашли слишком далеко. Вы похитили этого сукиного сына, вы перевезли его через границу штата. Это же дело федеральной юрисдикции, вы, провинциальный ублюдок!

– Я ничего такого не совершал.

– Ваши дружки совершали. Ваши помощники. Обидно то, что этот ваш псих действительно мог принимать участие в этом преступлении. Но теперь вы это никогда не докажете.

– Я докажу.

– Эллис, я не стану сообщать губернатору Хоффману обо всем этом. Я заходил в ваш офис, но Уэндела не видел. Вы даже не говорили мне, что он у вас «спрятан».

– Зачем вам это, черт возьми?

– Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Если Хоффман желает участвовать в вашей безумной игре, пусть участвует. У меня нет никакого желания стать вашим сообщником или соучастником преступного сговора. Если вы хоть раз упомянете мое имя, то я сделаю себе карьеру, давая против вас показания. Будьте вы все прокляты! Я сыт по горло вашим нью-джерсийским правосудием. Вы и Шварцкопф, и Уиленз, и все остальные... чтоб вы сквозь землю провалились с вашими пытками, похищениями и фальсификациями...

Он со злостью уставился на меня – так на меня еще никто не смотрел, – и я ответил ему тем же.

– Тогда вам здесь делать нечего. Возвращайтесь в свой Чикаго, маменькин сынок.

– Это неплохая мысль, – сказал я. – Там мы по крайней мере не идем дальше резиновых шлангов. Выходите.

Мы остановились возле здания суда в Маунт Холли, на исторические памятники которого мне теперь не хотелось смотреть.

Он вылез из машины, потом наклонился, посмотрел на меня и сказал:

– Скоро вы запоете другую песенку. Своим внукам вы будете рассказывать, что знали Эллиса Паркера.

– Возможно, и буду, – согласился я. – И вы, возможно, были чертовски хорошим детективом, пока вам не взбрела в голову эта сумасшедшая идея. А теперь, если вы не такой пронырливый, каким я вас считаю, то вы, старик, скорее всего закончите свои дни в тюрьме.

Я уехал, а он продолжал стоять, обдумывая мои слова.

Глава 37

Для такого имения, как Френдшип, этот рабочий кабинет был почти уютным: много книг, камин, гравюры и картины, изображающие скаковых лошадей. Темная мужская комната, в которую мало кто заходил – если заходил вообще – после того, как муж Эвелин переехал отсюда. Я сидел за столом красного дерева размером с «пакард» и звонил по телефону. Звонок был междугородный, но я надеялся, что Эвелин может позволить его себе.

Разумеется, я не сразу дозвонился до Фрэнка Нитти. Номер на клочке бумаги, что лежал в моем бумажнике, вывел меня на Луиса Кампана, инфорсера Капоне с холодным взглядом и восковым лицом, который после заключения Капоне в тюрьму стал правой рукой Нитти. Но сначала трубку взял кто-то третий, давший мне другой номер, по которому я дозвонился до Кампана, тот заставил назвать меня свой на тот момент номер телефона, и в конце концов минут через пять мне позвонил Нитти.

– Ну и что вы обнаружили, Нейт?