Похититель бурбона
Шрифт:
Тамара переоделась из пижамы в одежду для верховой езды - коричневые галифе, черные сапоги, белую блузу и тяжелое пальто - заплела свои длинные рыжие волосы и побежала в конюшню. Сегодня было холодно - только сорок пять по градуснику в амбаре, но она каталась и в худшую погоду. К тому же, дождь, наконец, прекратился, а она с ума сходила, сидя дома. Все, что ей было нужно, это час на свежем воздухе с Кермитом, ее светло-черным Ганноверским пони, и все снова будет хорошо.
А если нет, по крайней мере, она увидит Леви сегодня, а если и после этого девушка не почувствует себя лучше,
Леви едва узнал ее, когда она вбежала в амбар. Ничего нового. Ей приходилось трудиться ради его внимания, и она трудилась изо все сил. Летом она часто ловила его без рубашки, когда он вычищал стойла и разбрасывал сено. Зимой ей приходилось довольствоваться воспоминаниями о его подтянутом сильном теле, которое теперь было спрятано под его коричневым пальто с кожаным воротником и ковбойской шляпой шоколадного цвета. Его сапоги покрывала грязь. На его щеке была грязь. И если он станет еще красивее, она умрет еще до своего семнадцатилетия. Она просто умрет.
Тамара подошла к нему, пока он нес тюк соломы, и постучала по плечу, словно в дверь.
– Никого нет дома, - ответил Леви, прежде чем она успела что-то произнести.
– Я бы хотела покататься на лошади, пожалуйста, и спасибо.
– Неа.
– Неа? И что это значит?
– Неа - значит, нет, ни за что. Сейчас ты не можешь покататься на лошади, пожалуйста, и спасибо.
– Леви отошел от нее, с тюком в руках, словно закончил разговор.
Тамара пошла за ним и снова решительно постучала его по плечу. Он уронил тюк.
– Почему я сегодня не могу покататься?
– Несколько дней шел дождь. Слишком сыро.
– Но сейчас же нет дождя.
– Она постучала по стеклу окна.
– Посмотри - сухо. Сухо, сухо, сухо.
– Какую часть «нет» ты не поняла, Ржавая? «Н» или «ет»?
– Ты не должен называть меня Ржавой, - сказала она, упершись руками в бедра, надеясь, что он заметит их.
– Это не мило.
– Я не милый. И я бы не назвал тебя Ржавой, если бы ты не была так испорчена, так кто тут виноват на самом деле? И еще, ответ нет - Н Е и Т, нет. Даже ты это можешь произнести.
Он мог быть прав насчет ее испорченности, не то чтобы Тамара не хотела признавать это. Чаще всего он был единственным человеком в округе, кроме ее матери, который мог сказать ей «нет».
– О, я могу это произнести. Я могу произнести по буквам вперед и назад, «нет» наоборот будет означать «да» - да, я буду сидеть на своем коне и да, я буду кататься верхом.
– И да, выведешь меня из себя, - сказал Леви. Он снял шляпу и провел рукавом по лбу. Иногда она думала, специально ли он делал это, чтобы мучить ее, потому что знал, как она влюблена в него, не то чтобы девушка скрывала это. Этот Леви был первоклассным чемпионом-мучителем. Ему было двадцать восемь, а ей только шестнадцать перевалило после полуночи, что значило, что ни за что на свете мама и дедуля не позволят ей встречаться с ним, даже если он был красивее мужчин на телевидении. У него были черные вьющиеся волосы и дьявольская улыбка, которую он достаточно часто ей дарил, чтобы дать ей надежды и разгорячить тело. У него был хороший загар всегда, даже зимой, отчего
И каждый раз, когда он называл ее Ржавой, она хотела запрыгнуть на него.
– Знаешь ли, сегодня у меня день рождения, - сказала она.
– Ты должен быть милым со мной в мой праздник.
– Я ничего не должен, кроме как умереть и платить налоги. Если только ты не смерть с косой или Служба по внутреннему налогообложению, то сегодня не получишь и толики моего внимания. Сегодня у меня выходной. И сегодня я здесь только потому, что может прийти кузнец и посмотреть на подковы крошки Дэнни.
Она уставилась на него, глаза в глаза. Или настолько близко как могла. В этом году она выросло до пяти футов и шести дюймов, в то время как он был, как минимум, на полфута выше нее. Тамара делала все, чтобы соблазнить его.
– Леви.
– Да, Ржавая?
– Я смерть с косой. А теперь отпусти меня на прогулку, или я расскажу маме, что застала тебя за непристойным актом с Мисс Пигги.
– Ты о лошади своей мамы или о свинье из Маппет-шоу?
– Это важно?
– Для меня очень важно с кем меня застукали за непристойным актом. Надо же знать, кому отправить цветы.
– Ты самый злой человек на земле, - сказала она и покачала головой. – Где вилы?
– Ты, наконец, решила вычистить стойло Кермита без моих двадцатитысячных напоминаний?
– Нет. Буду протыкать тебя ими, пока ты не превратишься в дуршлаг.
– Они на стене, где всегда и висят. А теперь, простите, я должен заняться чем-нибудь, что не связано с болтовней с вами.
Леви шагнул в бок, но она перегородила ему дорогу.
– Леви… - сказала она, ее голос дрожал от отчаяния. – Пожалуйста, отпусти меня на прогулку сегодня. Сегодня мой день рождения, и я вычищу стойла, сегодня день рождения, я сделаю все, что ты скажешь, сегодня день рождения и…
Он шумно вздохнул и опустил голову.
– Что я такого натворил в прошлой жизни, из-за чего так страдаю в своем нынешнем воплощении? – сказал он, тяжело вздыхая.
– Ты снова странно говоришь, - заметила она.
– Карма, - ответил он. – Я говорю о карме. О которой, очевидно, ты не знаешь, потому что слишком молода, слишком глупа и слишком наивна, и единственное объяснение – это твое первое воплощение. Ты младенец в этой вселенной. У твоей души еще молоко на губах не обсохло.
– Ты знаешь, что любишь меня, - сказала она. – Знаешь, что я твоя любимица.
– Ты мне даже не нравишься, Ржавая. Ни на йоту.
– Ох, я нравлюсь тебе. Я очень нравлюсь тебе.
– Какая разница люблю или ненавижу, ты не поедешь. Я уже говорил это.
– Ты должен отпустить меня. Ты работаешь на нас. И должен делать все, что я прикажу.
Он посмотрел на нее, и этот взгляд был словно скалка, или хуже - каток. Она в ответ посмотрела так же.
– Не ты подписываешь мои чеки, Ржавая. Я работаю на твоего дедушку, а не на тебя.
– Хотела бы я, чтобы ты работал на меня. Я бы платила тебе поцелуями и уволила, если бы ты не целовал.