Похититель детей
Шрифт:
Латиноамериканцы — владельцы поместий, торговавшие кожами и шерстью, прохаживались по коридору мимо двери Марсель. То и дело останавливались, словно подчеркивая свою величественность и точеные жесты, произносили что-то с интонациями гибкими, переливчатыми.
Бигуа думал:
«Марсель с Жозефом, конечно, слышат все через решетчатое окошко над дверью так же отчетливо, как и я. Странным образом это сближает нас троих».
Голоса были громкими и сочными, несмотря
— Пока я живу на этом свете, непременно хочу взглянуть на бычью кожу за три пиастра, — говорил один из торговцев. — И взгляну на такую! Насколько мне известно, цена ей шестьдесят сантимов, учтите. По-моему, это возмутительно!
— Меткое словцо.
В глазах собеседников горело негодование. Они готовы были расплакаться. И продолжали разгуливать возле каюты Марсель. Наконец направились к курительной комнате.
Вскоре показалась Марсель, одна. Она прошла мимо полковника. Не заметив, что он наблюдает за ней, девочка не согнала с лица наслаждение, которым расцвели ее черты. Бигуа уловил эту радость. Он был удручен, и по всему позвоночнику у него прокатился озноб. Словно до нынешнего момента, сам себе не признаваясь, он продолжал питать надежду и связывал свое будущее счастье с Марсель.
По-прежнему витая в мире грез, Марсель вернулась в коридор и встала рядом с полковником, облокотившись о перила. Она не знала толком, что сказать этому лицу, повернутому к ней в профиль — страдальческий и заледеневший, и снова куда-то ушла.
Полковник закрылся в каюте на два оборота ключа и некоторое время писал.
Жозефу не терпелось познакомить товарищей со своей подругой, и он условился с Марсель, что завтра в одиннадцать вечера они встретятся в багажном отсеке, где никто из старших не заметит их.
В отсек вела отвесная железная лестница наподобие приставной. Когда Жозеф и Марсель пробрались туда, матросы уже ждали за большим столом, собрав немудреное угощение. Марсель деликатно и без тени кокетства подставила им щеку. Эта мысль пришла ей в голову, когда Жозеф представил ее морякам: мои друзья... моя суженая. Полумрак наполнился душевными возгласами, намеренно приглушенными — казалось, они неслись из подсознания.
Как счастлива была Марсель видеть эти юные лица, эти сильные, ладные тела! С искренней лучистой улыбкой она по очереди оглядывала друзей Жозефа. В воздухе разливалось что-то ласковое, смешанное с мрачной степенностью багажного отсека, со смущением этих ребят — возможно, их уже хватились на палубе, — с риском, которому они себя подвергали, спустившись сюда, и с вечным плеском моря.
По мискам разлили луковый суп с сыром — вкуснейший
Несмотря на невозмутимое выражение лиц, каждый знал, что с минуты на минуту может войти боцман, и свет погасили, чтобы темнота прикрыла бегство.
То и дело во мраке поскрипывали ящики. Всем было не по себе в этом замкнутом тайнике, где теплилось счастье. Но до чего же радушны и светлы моряки, насквозь пронизанные ветром!
Бигуа проследил за Марсель и знал, что она в багажном отсеке вместе с Жозефом и целой компанией матросов. В тот момент, когда она спускалась туда, полковнику показалось, что их взгляды встретились. Однако Марсель не заметила его.
Стоя в сумраке узкого коридора возле входа в отсек, Бигуа ждал, сам не зная чего. Он видел, как матросы пронесли туда накрытые салфетками тарелки и несколько бутылок вина, и догадался, что товарищи закатили праздничный ужин в честь морской помолвки Жозефа и Марсель.
Вдруг ему невыносимо захотелось оказаться там, в сумрачном багажном отсеке, и сказать им, что он благословляет этот союз и готов быть верным покровителем юной пары. Полковник шагнул к двери, дважды постучал, подергал ручку — напрасно, и тогда сквозь щель крикнул дрожащим голосом, все более срывающимся и дрожащим: «Марсель! Марсель! Марсель!»
Но его зов и стук в дверь тонули в рокоте корабельного двигателя.
Подавленный этим отсутствием ответа, полковник пошел в самую темную часть судна, на верхнюю палубу, в густую тень спасательной шлюпки, и там, скрытый от всех взглядов, сел на дощатый настил.
Сейчас он был одним целым с водой — от волн его не отделяли ни железные перила, ни желание жить.
«А теперь вставай и, расправив плечи, прыгай в море!»
Но почему Бигуа, вопреки собственны! воле, отталкивается руками и ногами от толщи тропических вод? Зачем он плывет, скованный отяжелевшей одеждой приговоренного к смерти, в то время как рядом с ним разрезает волны жесткий корпус корабля, похожего на громадную скалу отчаяния?
И отчего правая рука движется с таким трудом? Что за тяжесть давит на нее? Во внутреннем кармане пиджака лежит толстый бумажник, набитый всякой всячиной. Безумец! Вместе с собой полковник хоронил написанное накануне завещание с указаниями насчет детей.
Он бросил бумажник вслед кораблю, который был уже далеко, и взял тот же курс, между тем как судно стремительно превращалось в точку.
Как же он теперь далеко!
Париж, Атлантический океан, Уругвай (1924–1926)