Похитители автомобилей. Записки следователя
Шрифт:
Я в сердцах махнул рукой и ударился локтем о дверцу.
– Так и машину сломать можно, - усмехнулся водитель.
– Да вы не переживайте так, Аркадий Владимирович.
– А с чего ты взял, что я переживаю? Я, может, попробовал, плотно ли закрыта дверца.
– Не скажите. Вы уже минут пять вслух разговариваете.
– Это я свою речь на партсобрании репетирую… Вот что: ты езжай обратно. Юрий Николаевич поедет на завод. Он там перед рабочими выступает. Отвезешь, а тогда за мной возвращайся. Договорились?
Когда Аверский, зайдя в кабинет директора цирка,
– Вы извините меня, товарищ Аверский, я вынужден осмотреть комнату, в которой вы переодеваетесь перед выходом на арену.
– Разве я… Неужели вы думаете, что я мог…
– Не расстраивайтесь. Я вас ни в чем не подозреваю. Но мой долг дать на все точный ответ. Для вас же лучше, если в деле будет документ о том, что в комнате ничего подозрительного не обнаружено.
– Я не против, - неуверенно начал артист.
– Если надо, пожалуйста!..
Обыск всегда вызывал у меня двойственное чувство. По долгу службы я обязан был осматривать каждую вещь, не упуская мелочей. И мне приходилось вторгаться в личную жизнь людей. Иногда во время обыска раскрывались такие интимные тайны, что становилось просто неудобно.
Я осмотрел ящики стола. Вырезки из газет, записки Костюковой. Перечитывать их нет смысла. Во всех одно и то же:
«Приходи во столько-то. Целую. Виктория».
Кажется, все. Ничего подозрительного. Впрочем, для порядка надо посмотреть под мебелью.
– Загляните, пожалуйста, под шкаф и диван, - обратился я к Солику, а сам подумал: «Да что там может быть? В плохоньком рассказике автор обязательно бы запрятал туда окровавленный топор».
Солик нагнулся и вытащил из-под шкафа молоток. Я осторожно положил молоток на стол и стал изучать.
– Смотрите, на нем есть волокна. Откуда у вас этот молоток?
– спросил я Аверского.
Тот с ужасом смотрел на стол, где лежал безобидный столярный инструмент. Губы Олега дрожали, лицо стало бледным. Он молчал.
– Олег, где ты его взял?
– взволнованно спросил Мацуйко.
– Объясни. Говори ты, ради бога, не молчи!
Аверский опустил глаза.
– Что же ты молчишь!
– взорвался старый фронтовик. От волнения лицо его покраснело и напоминало перезревший помидор.
– Тебе нечего сказать в свое оправдание? Мерзавец!
– Успокойтесь, Альберт Иванович, - вмешался я.
– Не надо кричать. Мы разберемся во всем. А вам, Аверский, придется поехать со мной.
Аверский направился к выходу.
– В прокуратуру, - коротко бросил я шоферу.
Юрий Николаевич еще не вернулся с завода. Предложив Аверскому обождать в приемной, я пошел в свой кабинет и взял телефонную трубку.
– Коля, там в приемной сидит один гражданин. Артист цирка. Я тебя прошу, зайди поболтай с Людочкой. А заодно и за ним посмотри. Что? Нет, не арестованный, но может быть. Давай.
Не выпуская трубки из рук, я придавил рычаг телефона и набрал следующий номер.
– Институт? Позовите, пожалуйста, Лапинского.
Когда я вернулся из института криминалистики, прокурор был у себя. Он сразу стал выговаривать:
– Это что еще за мода - людей держать в приемной? Давно взысканий не имел?
– Послушайте, Юрий Николаевич. Я только что из института. Предварительно установлено, что волокна на молотке по цвету и по характеру ткани идентичны волокнам троса. Молоток нашли в комнате Аверского. Объяснить ничего не может. Что будем делать?
– Снова торопишься. Ты же говорил, что веришь Аверскому.
– Верить верю, а молоток?
– О молотке мы сейчас самого Аверского спросим. Приглашай сюда.
– Добрый вечер, товарищ Аверский, - приветствовал вошедшего Юрий Николаевич.
– Здравствуйте, - хрипло ответил Аверский.
– Хотим с вами побеседовать. Некоторые факты нам не ясны. Как вы считаете, почему оборвались тросы?
– Я уже говорил, что не могу этого объяснить. Может, износились. Может… Не знаю.
Аверский не поднимал головы. Смотрел он куда-то под стол, чувствовалось, что недоговаривает.
– Поймите, Аверский, сейчас вы должны говорить правду, и только правду. От правдивости ваших показаний зависит ваше будущее…
– Я ничем не могу помочь ни вам, ни себе.
Рот Аверского искривился в болезненной гримасе.
– Мы хотели услышать от вас правду, - голос прокурора стал жестче, - но вы не захотели ее нам открыть. Тогда слушайте. Пожалуйста, Аркадий Владимирович.
– Может, все-таки он сам расскажет? Нет? Ну ладно. Экспертизой установлено, что тросы оборвались не сами по себе, а были перебиты молотком, который мы обнаружили у вас в комнате. Молоток, по заявлению плотника, вы взяли у него за два дня до несчастного случая с Тамарой Павловной. В том, что ваша бывшая жена чуть не погибла, виноваты вы. Признаете это?
– Да.
– Тросы перебили вы?
– Да.
Прокурор внимательно посмотрел на меня. Я понял его взгляд. «Черт, опять будет упрекать меня в излишней доверчивости. Но ведь Аверский производил впечатление человека, не способного на подлость. Если не доверять людям, то нельзя работать следователем. Кто-то из ребят сказал: «Если почувствуешь, что сомневаешься в людях, просись на другую работу, ты больше не следователь».
– Я все расскажу. Можно воды?
– Пейте.
– С некоторых пор мне стало тяжело выступать в номере, сильно болели руки. И я заменил стандартные тросы более эластичными, с амортизаторами. Амортизаторы по инструкции в этом номере запрещены. Я не впервые работал с такими тросами и не думал, что они подведут.