Похитители автомобилей. Записки следователя
Шрифт:
Я подошел к окну. Маленькая серебристая елочка, совсем как ребенок, устроилась под защитой крепкого клена. Неожиданно резко я повернулся к женщине. На меня все с той же ясностью смотрели ее глаза.
– Поверьте мне, то ж святая правда, - только и сказала.
«Да, пожалуй, не врет. Не может человек с такими глазами врать. Не имеет права!» - размышлял я. Собственно говоря, если подходить формально, то у меня есть все основания предать Греся суду. Но ведь совесть никогда не даст спокойно спать, если сейчас, пока не поздно, не рассеять свои сомнения.
В учебниках сказано, что оценка доказательств
– Подождите в коридоре, - сказал я женщине, как будто без нее было легче решать вопрос.
Неужели десятки мелких и крупных жуликов, которые прошли через мои руки, которые сидели вот на этом стуле и пытались перехитрить меня, - неужели они сумели поколебать веру в человека?
Что ж, придется проверить все материалы еще раз, а Греся освободить из-под стражи. Раз у меня есть сомнения, я не имею права держать его в камере.
Я заготовил бланк постановления и пошел к прокурору. Прокурора замещал тихий, всегда о чем-то думающий Иван Пантелеймонович Рак. Он согласился со мной:
– Конечно, дорогой. Зачем рисковать? В крайнем случае, до суда Гресь спокойно проживет на подписке.
Но перед тем как отдать постановление в милицию, я все же захотел еще раз поговорить с Гресем. Когда его доставили в кабинет, он опустился на стул и в ожидании вопросов молчал.
«Чудак-человек! Даже не догадывается, что через полчаса будет на свободе», - добродушно подумал я, а вслух спросил обычным голосом:
– Ну что, Петро, снова молчать будем или, может, поговорим?
Гресь поднял голову, осмотрелся, словно в этом кабинете был впервые. Несколько мгновений он еще колебался, а потом быстро, боясь передумать, швырнул признание:
– Поговорим. Молчать больше не могу. Пусть расстреляют, пусть делают что хотят, я больше не могу молчать. Ох, не знал я, не знал, во что обойдется мне колхозная картошка. Я свою б всю отдал, чтобы ту ночь проклятую вернуть…
От неожиданности я даже растеряйся. Вот те на! Дрожащей рукой я записывал косые неразборчивые строчки показаний, почти не вдумываясь в их содержание. На уточнение вопросов у меня уже не было сил.
Записав признание Греся, я дал ему расписаться и вызвал конвой.
Арестованного увели, а я долго не мог прийти в себя. Как сидел за столом, так и застыл. Первая мысль была: «Пронесло! Что б я потом сказал? Как объяснил, почему выпустил преступника? Поверил человеку… А если не верить людям, то как тогда жить, работать?»
Позвонил дежурный по райотделу:
– Титаренко, будешь сегодня работать с Сасиковым? А то мы его отправлять собираемся.
– Давай приводи ко мне, предъявлю обвинение - и больше он мне не нужен.
Дело не представляло особого интереса. Четыре пьяных парня обокрали магазин. Их задержали, большинство товаров найдено. Осталось оформить до конца материалы и передать дело в суд.
Я допрашивал Сасикова и автоматически заполнял графы протокола:
– Год рождения?
– 1941-й.
– Партийность?
– Член ВЛКСМ.
– Место работы?
Сасиков пожал плечами, усмехнулся и неуверенно пояснил:
–
– А ты думал, тебя по головке погладят?
– Ничего я не думал. Если бы думал, то такого бы не сделал.
– Все так говорят.
У меня где-то глубоко в душе шевельнулось раздражение. Еще один нашелся. Сейчас начнет уговаривать. «Что делал - не помню, как случилось - не знаю, простите, больше не буду». Знаем мы таких. Воровать мастера, а отвечать так все бедненькие, разнесчастные. Ну, ничего, милый, можешь говорить сколько хочешь. Ты у меня свое получишь. С меня на сегодня хватит экспериментов!
Уловив настроение следователя, разговорившийся было Григорий снова замкнулся.
– Что ж ты замолчал?
– А чего говорить? Говори, не говори - конец один. В тюрьму попал - на волю не вернешься. Был бы человек, а статью вы всегда найдете.
– Ты брось чепуху болтать.
– Чего брось? Вы что, не такой, как все? Расскажи вам - все равно не поверите.
– Почему ты так думаешь?
– А вы прямо скажите, поверите или нет?
– Смотря что расскажешь.
– Вы мне сразу скажите, поверите или нет. Иначе разговаривать нет смысла. Если вам надо, запишите - виноват, показания подтверждаю.
– Давай договоримся так: начинай рассказывать. Если что-нибудь у меня вызовет сомнения, я тебя остановлю и спрошу.
– Годится. С чего начинать?
– С самого начала.
– Ну, жил, как говорится, с женой и дочкой. Второй год пошел. Зарабатывал неплохо. Хорошо, можно сказать, зарабатывал. Рублей 250-300 в месяц. Правда, деньги зря не давали. Вкалывал что надо. Идешь домой, ноги еле волочишь. Комнату мне дали в прошлом году. Мебель купил, мотоцикл. Ребята меня уважали. Ну ладно, чего там говорить. Что было, то прошло. Решил я к матери поехать. Валюшка, жена, дома осталась с дочкой. Заболела малая. Встретили меня дома хорошо, как полагается. Несколько дней выпивали на радостях. То родственники к нам, то мы к родственникам. А в тот вечер встретил я хлопца знакомого, вместе в школу ходили. С ним дружки. Решили встречу, как говорится, отметить. Деньги у меня были. Взяли литр водки, консервы. Потом пошли к Виктору, там еще самогон пили. Дальше ничего не помню. Вы не верите, думаете, выкручиваюсь? Я вам честное комсомольское… - Григорий запнулся, понимая, что не имеет права на это слово.
– Здоровьем дочки клянусь, все из головы вылетело, где были, что делали, не знаю. Только помню, в глазах темнота, а потом огни яркие. Свету много. Потом меня кто-то по голове ударил. Только совсем не больно. Я еще подумал: за что? Ребята рассказали, что это я на ступеньках магазина споткнулся и о дверную ручку ударился. Еще помню, мешок нес. Вырвал у Виктора и никому не отдавал, сам всю дорогу так и нес. Проснулись утром на сеновале. Смотрю, хлопцы вещи делят: материю, костюмы. Спрашиваю, в чем дело, - улыбаются. Когда рассказали, сначала не поверил, а потом противно стало. Понял, что честь свою навсегда загубил.