Поход на Киев
Шрифт:
— Ну что, Микула, потолкуем? — обратился он к богатырю.
— Пойдём, потолкуем, — ответил богатырь и уселся на лавку во дворе. Юный боярин сел рядом с ним.
— Значит, не хочешь меня в дом пускать? — спрашивал Добрыня.
— У меня дома много людей, а здесь мы с тобой одни, и я безоружен.
Добрыня призадумался, подбирая слова, и, наконец, на найдя ничего лучше, спросил прямо в лоб:
— Видел Ставра?
Микула опустил глаза, напрягся.
— Видел. Он страдает, бледный, как тень. Мучается от того, что сделал и в душе,
— Да мне-то что за дело до его мучений? Он убил моего отца, он предал всех нас.
— Он звал меня к себе, в Ракому, — прервал его Микула, — вместе с семьёй и с Василисой. Но я не поехал. Он считает, что здесь моей семье угрожает опасность. А ты как думаешь, Добрыня?
— Не знаю, Микула. На тебя я руки поднять не могу, мы связаны гостеприимством. Но другие могут быть для тебя опасны. Ставр ведь многих отцов погубил, не только моего. Теперь все будут искать, как отомстить ему, и я тоже.
— Ставр — глупец, натворил дел, — молвил Микула, — он и не знал, что князь так поступит, думал, просто всех схватит, а потом отпустит. Но я его не оправдываю, он сделал выбор, думает, князь даст ему защиту. Он ведь должен был очень многим большие деньги, мы узнали только после свадьбы. Он заплатил большую цену, чтобы стать боярином, и теперь многих из тех, кому он был должен, он погубил или сделал врагами князя. Думает, что это его спасёт от долгов.
— Его теперь ничего не спасёт.
— Будешь мстить? — спрашивал Микула, глядя прямо в глаза своему гостю.
— Месть за отца священна, — отвечал Добрыня.
— То было раньше, а теперь вера запрещает мстить. Только Бог может судить смертных.
— С Богом мы как-нибудь договоримся, епископ мне грехи отпустит. Я одного не могу понять. Ведь это Ставр помог мне убить Рогнвальда, а потом он предал меня. Почему? А если я расскажу князю, кто обучил меня скандинавскому бою?
— Он тебе не поверит, — отвечал Микула, — я был в Ракоме, и должен тебя расстроить — Рогнвальд жив. Он тоже там, Ставр спас его жизнь, спрятал, выходил и отвёз к князю. Так что теперь для Рогнвальда он ближе родного брата, и Рогнвальд скорее поверит ему, чем тебе.
— Проклятье, — поднялся на ноги Добрыня и спьяну чуть не наступил на кота. Животное в страхе метнулось в сторону.
— Ничего не понимаю, — топал ногами боярин.
— И я не понимаю, — задумчиво произнёс Микула, — но Ставр чем-то похож с нашим князем.
— Чем же?
— Ярослав водит дружбу одновременно и с Путятой и со Змеем Горынычем, а ведь они враги. Особенно сейчас.
— А что случилось?
— Когда вы подняли восстание, Путята отправил свою семью в Ростов. И жену Милану, и дочь — Забаву. По дороге на них напали, перебили часть охраны, но грабить не стали. Забрали только Забаву Путятишну — дочь Путяты и племянницу князя Ярослава. Забава больше всего похожа на мать.
— Известно, кто на них напал?
— Известно, это Ростислав Змеевич. Они и не скрывали, что похитили Забаву для Змея Горыныча. Она станет его
— Вот как? — опустился на лавку Добрыня, — и что Ярослав?
— Не знаю. У Змея Горыныча уже и так много жён, он — антихрист. Отдать за него Забаву нельзя, великий грех. С другой стороны, Ярослав с ним союзник.
— Как же так получилось, что Ярослав подружился с проклятым антихристом — Змеем Горынычем?
— Да как-то само по себе вышло, — пожал плечами Микула, — когда Ярослав только стал князем в Новгороде, он захотел, чтобы ему платили дань все. В том числе и Змейгород. Это очень богатый город, и очень молодой, который основал сам Ратмир, то есть Змей Горыныч, и он же там считается князем. Ярослав посылал к нему послов, и они смогли договориться, как ни странно. Наш князь закрывал глаза на его языческие проделки, обещал не воевать против него, а Змей в ответ обещал исправно платить дань.
— Но Ростислав нарушил этот договор.
— Нарушил, но у нас нет доказательств, что он действует по приказу Змея Горыныча.
— Как это нет, он же сын Змея? Разве Змей Горыныч не должен держать в узде своих детей и заставлять их соблюдать договор с новгородским князем?
Микула замешкался, как будто забыл нужные слова, но, наконец, собрался с силами и произнёс:
— Князь Ярослав просто рассчитывает при помощи Змея Горыныча одолеть своего отца — князя Владимира.
— Вот как? — снова разгорячился Добрыня, — это чудовище убило моего названного брата — Дуная, похитило внучку князя Владимира, бесчинствует на нашей земле уже более 20-ти лет, и князь теперь хочет подружиться с этим демоном? Видимо, наш Ярослав — такой же антихрист, как и этот Змей. Вот что, Микула, ты как хочешь, а я поеду воевать против Ростислава.
— И я благословляю тебя не это, — неожиданно молвил богатырь. — Я не могу пойти с тобой, но я дам тебе своих богатырей. Я бы и сам пошёл, но не могу бросить здесь свою семью, ты сам понимаешь. Я не поддерживаю Ярослава, и не поддерживаю Ставра. Если он погибнет, я готов отдать Василису тебе в жёны. Но этому не бывать, если он падёт от твоей руки.
— Что ж, Микула, и на том благодарю. Я не могу сейчас разобраться с Рогнвальдом и Ставром, но одному врагу я точно смогу отплатить — Змею Горынычу. Тем более, что это моя судьба. И мне было предсказано, что, если даже я проиграю в битве, Змей Горыныч всё равно будет проклят. С другой стороны, если я возьму верх, проклят буду я.
— Верни Забаву Путятишну, и тогда князь или Путята будут перед тобой в долгу.
На том они и распрощались. Добрыня запомнил всё, хоть и был в этот день пьян. Но уже на следующий день ни капли вина не было у него во рту: боярин готовился к походу.
— Это безумие, — ещё пытался отговорить его Кирилл, — ты ведь понимаешь, что ты не первый за столько лет, кто собирается одолеть Змея? Никому это не удавалось. Никому. Дунай был лучшим, он был первым богатырём на Руси, и то не справился.