Поход на Киев
Шрифт:
— Нет, не он. До того, как ты это подтвердил, я и не был уверен. Странное дело, но я это видел во сне.
— Во сне?
— Да, мой отец — Садко рассказал мне. При этом так странно, он пришёл не в образе человека, а в образе крылатого бога, как Симаргл. И поведал мне, что Забава Путятишна ждёт ребёнка от Змея Горыныча, а ещё велел беречь её, а особенно этого ребёнка, как родного. Зачем, не сказал. Но сон, оказывается, был вещий. Странно, не правда ли?
— С тобой не странно, — отвечал Добрыня, — ты вечно в какой-нибудь блудняк влезаешь, с самого детства. То к тебе упырь в дом ломится,
— Есть такое дело, нечистая сила меня любит. Но и ты теперь дружишь с нечистой силой — со Змеем Горынычем.
— Змей — не нечистая сила. Он просто страж между живыми и мёртвыми, его место между светом и тьмой. Постой-ка, а откуда ты это узнал?
— Про твою дружбу со Змеем? Всё из того вещего сна.
— Хм, любопытно.
— И что интересно, я же совсем не помню своего отца, а тут увидел его совсем как живого. Лицо, борода, кольцо в ухе, а за спиной лебединые крылья.
— И что же теперь будет с Забавой? — спрашивал Добрыня.
— Уговорю Ярослава спрятать её в монастырь на время. Там она, даст Бог, и родит. А потом посмотрим.
— Ну, ладно, Ставр, живи пока, — отпусти его Добрыня, — но знай, что, если я захочу, я ни на что не посмотрю и легко тебя прикончу, меня никто не остановит. После встречи со Змеем я стал другим.
— Точнее, ты получил новое оружие, меч-Молнию, — снова поразил его своими познаниями Ставр, — смотри друг, аккуратнее с этой силой. Меч постоянно требует крови и новых жертв, а если ты не кормишь его, он теряет свою силу и постепенно превращается в обычную железку.
Последние слова Ставра заставили Добрыню задуматься, и он простоял какое-то время на одном месте и даже не заметил, как собеседник его уже куда-то улизнул. Боярин же побрёл в избу, отведённую ему для ночлега, тьма уже почти полностью скрыла помещение. Добрыня вошёл слегка обеспокоенный и немного злой, скинул шубу и шапку прямо на пол и сел на лавку возле печи. В доме был лишь один людинский старшина, Гаврюши здесь почему-то не было.
— А где Гаврюша? — спросил у старшины Добрыня.
— Ушёл, князь вызвал к себе.
— Князь Ярослав? — удивился юный боярин.
— Ярослав, а какой же ещё.
— Гаврюшу?
— Гаврюшу.
События принимали всё более непонятный оборот, но Добрыня решил не занимать свою голову лишними мыслями в надежде на то, что вскоре само всё прояснится. Гаврюша в тот момент действительно возвращался в княжеский терем, чтобы переговорить с князем Ярославом. Никто ничего ему не объяснил, да, видимо, и сами служилые не очень понимали, зачем князю понадобилась эта встреча. На этот раз Гаврюша оказался в маленькой, плохо освещённой комнате. На дубовом столе стоял красивый металлический подсвечник с тремя свечами — вот и всё освещение. Кроме князя Ярослава и пары стражниковздесь никого не было, и вскоре он велел им оставить его наедине с гостем.
— Тебя ведь зовут Гаврюша? — спросил князь.
— Да, владыка, — отвечал Гаврюша.
— Как архангела? Но это не настоящее твоё имя. Его ты принял при крещении в христианство, когда был ещё ребёнком. А мать твоя называла тебя иначе.
— От тебя ничего не скроешь, владыка.
— Ты присядь, не стесняйся.
Гаврюша вытаращил глаза на князя, но с лавки не поднялся.
— Я ничего не скрывал, — отвечал, наконец, он, — просто не рассказывал никому, вот и всё.
— А почему не рассказывал? Стыдился нашего великого отца?
— Да мне бы и не поверил никто. Да если бы я и доказал, меня бы только стали бы все тихо ненавидеть, завидовать, не понятно чему, а может и прирезали бы однажды ни за что. Я уже давно забыл о своём происхождении. Так легче жить, я просто выживаю, как могу, и ни на что не претендую.
— Ты и не можешь ни на что претендовать, — вымолвил Ярослав, — твоя мать не была ему женой, она была у отца наложницей. Таких наложниц у него было великое множество, и ещё больше теперь по свету ходит его незаконных детей, вроде тебя.
— Как знать, владыка.
— Что «как знать»?
— Отец наш, великий князь тоже ведь считался сыном рабыни, но смог стать властелином в Киеве.
— Мать отца не была рабыней, когда родила его, она была уже женой нашего деда. У него было много жён, но именно сын Малки был посажен княжить в Новгороде, а оттуда прибрал уже к рукам Киев. У Владимира в свой черёд родились законные дети от греческой Анны и от полоцкой Рогнеды. От Анны — Глеб и Борис, теперь убиты, остались только сыновья Рогнеды.
— Как скажешь, князь, — отвечал Гаврюша, — я лишь хотел сказать, что мне не нужна власть, я не стану тебе помехой.
— И всё же, ты мой брат, а в Киеве сидит другой наш брат, который хочет отнять у меня всё, может даже и жизнь. В этой войне победит только один. История повторяется, всё, как с нашим отцом. Он тоже был князем в Новгороде и воевал против своего брата — князя Киевского. А одержу ли я победу? Или паду? Как отцу удалось победить?
Братья теперь сидели друг напротив друга и смотрели один на другого через подсвечник. Но лицо Ярослава всё равно по большей части было в тени, и Гаврюше казалось, что князь печален.
— Я не помню то время, — произнёс брат из Людина конца, — но мне рассказывали. Молодой робичич, сын Святослава, словом, выскочка. Подумали, Святослав — наш дед решил унизить Новгород, раз прислал ему в князья сына рабыни. Но со временем отца очень быстро полюбили. Он своими милостями смог завоевать любовь даже Людина конца. Он примирил и воссоединил Новгород. Когда он стал князем в Новгороде, он очень многим безземельным раздавал земли, иных людинцев взял даже в дружину. Богатые бояре за это Владимира невзлюбили, но появились новые богачи из его близких друзей, которые были верны ему. Отец рос в деревне, он с детства привык к хуторской жизни, поэтому он хорошо понимал нужды простого народа. И потому, когда он пошёл войной на Киев, весь Новгород пошёл за ним. В этом секрет его победы. Простые воины из Людина конца, совсем не знатные, боготворили его, а он давал им земли, титулы и прочие милости. Войско готово было умереть за него. Когда отец взял Киев, он продолжил делать тоже самое. Многих новгородцев, сотни семей он переселил в Киев, и они там зажили совсем другой, знатной жизнью.