Поход на Кремль. Поэма бунта
Шрифт:
И вот – ошибся.
Логика в предвидении Ника была: он знал, что поодиночке люди друг с другом еще могут договориться, хоть и с большим трудом, а толпа с толпой – никогда. Но в том и суть, что в передних рядах двух толп, собравшихся у магазинчика Эльдара, оказались два компаньона, имен которых история не сохранила. Они увидели друг друга, и один крикнул:
– Эй, ты зачем здесь? А кто в офисе?
– Это я тебя спрошу, кто в офисе!
– Мы что, драться будем?
– Похоже на то!
– А из-за чего?
Стали выяснять, из-за чего. И оказалось, что никто толком не знает. Известно только, что весь московский народ идет к Кремлю.
– Значит,
– Провокаторы! – возмутился другой.
– А мы сейчас пойдем и спросим, почему они доводят нас до того, что мы недружно живем! – подал голос Вагиф.
Это всем понравилось. Все были уверены, что недружно живут не сами по себе, а потому, что власть не так все устроила, как надо.
И они двумя довольно стройными колоннами, но не смешиваясь, а бок о бок, пошли к центру, что и составило вторую волну на этом направлении.
14
С других направлений тоже упрямо двигались потоки, ручьи, группы и толпы.
Девов по-прежнему шел в группе, возглавляемой Германом Битцевым. И по-прежнему его с боков охраняли мощный Юра Коломашев и принципиальный Феликс Никитин, совесть партии. Правда, они уже не держали его за руки, чтобы не пачкаться, но смотрели зорко.
Девов вонял так, что самому было противно. Потом добавился пот: Анатолий Алексеевич был несколько дороден и всегда обилен влагой. Потом добавилась жажда. Опять-таки новое, небывалое ощущение в жизни Девова – утолить жажду он мог, сколько себя помнит, в любой момент, причем, конечно, не сырой водой. Но Девов не попросил пить. Он даже злорадно поприветствовал в душе это новое мучение. Он был уверен: чем больше терзаний придется на его долю, тем сильнее отыграется это мучителям. Над ним насмехались, узнавая его, кидали банками из-под напитков, хотя Коломашев увещевал хулиганов, какая-то старушка возникла прямо перед ним и смачно плюнула в глаза. Девов утерся и усмехнулся. Он был человек неверующий, но образованный, о Христе многое знал и не то чтобы почувствовал себя Христом, но – что-то близкое. Возможно, что-то он делал в жизни не так, возможно, мало пекся о народе и слишком заботился о своем благополучии. Возможно. Но то, как обращались теперь с ним, давало ему право считать предыдущую жизнь почти праведной. Мало пекся? Да стоит ли такой народ вообще того, чтобы о нем пектись? Или печтись? Как правильно?
Девов шел и думал об этом, и чем хуже становилось его телу, тем легче становилось душе. А когда он почувствовал, что еще и натер ногу в туфлях, не приспособленных для долгой ходьбы, Анатолий Алексеевич, не размышляя, скинул их, а потом и носки, и пошел босиком.
– Зачем это вы? – подозрительно спросил Феликс.
– Жмут, – ответил Девов.
Битцев оглянулся на него, увидел его босые ноги, вопросительно посмотрел на Коломашева. Тот пожал плечами. Битцев отвернулся. Смутное чувство, что происходит что-то не то, начало созревать в нем.
Меж тем колонны, что шли от юго-запада и юга, от Замоскворечья, приближались к мостам через Водоотводный канал, которые были предпоследним рубежом перед Кремлем. В толпах были уже (как и на всех других направлениях) представители всех движений и партий, всех меньшинств и, если так можно выразиться, большинств. Естественно, оказались там коммунисты, они не простили бы себе, если бы бросили народ в такую минуту. Сверхзадача их была в том, чтобы защитить народ от посягательств неорганизованных масс. Были
С прежним упорством продвигались похоронные процессии с прахами Геннадия Матвеевича Юркина и Леонида Моисеевича Арбалевского. Их уложили в катафалки, потому что родственники и близкие Юркина устали нести гроб, а работники фирмы «Танатос» отказались, не испугавшись страшных проклятий Эсфири Ильиничны.
Кстати сказать, слухам о том, что на Красной площади открыты места для захоронений, большинство не поверило. Но нашлись и те, кто вздумал присоединиться, воспользоваться ситуацией, надеясь если не уложить своих покойников у Кремлевской стены, то привлечь к себе внимание.
К Кремлю, кроме упомянутых, в результате понесли еще пять прахов, а именно:
1. Друзья и соратники понесли Татьяну Яхрову, журналистку малотиражной ведомственной газеты, сбитую машиной, скрывшейся с места происшествия, близкие были убеждены, что это замаскированное политическое убийство за демократические взгляды Татьяны и ее принципиальность в вопросах реформы ЖКХ.
2. Кореша, подельники и братаны, не дойдя до Новодевичьего кладбища, свернули к Кремлю, держа на широких плечах роскошный гроб с лежащим там авторитетом по кличке Настоящий Кореец (чтобы отличить от лже-авторитета, фальшивого вора в законе, самовольно назвавшегося Корейцем). В процессии были, кроме прочих, и заказчики, и исполнители убийства (Настоящего Корейца накануне застрелили в машине), но смерть равняет всех, поэтому все были одинаково торжественны и печальны. Эти люди более других были готовы дать отпор тем, кто попытается воспрепятствовать: для нежной души бандита среди живых никого нет неприкасаемого, но мертвый – это святое, только тронь!
3. Центровые бомжи уложили своего собрата Ивана Ивановича (только так он себя называл и запретил другим обращаться иначе) в двухметровый фанерный ящик, в котором одному из богатеев Бутиковского переулка доставили антикварную напольную китайскую вазу (чуть ли не периода Канси), расписанную золотом по кобальту, необыкновенной красоты, стоимостью в 11 788 566 рублей; упаковку выбросили в мусорный контейнер, а бомжи подобрали. Теперь одни несли Ивана Ивановича, а другие просили у прохожих на погребение. Гроб-ящик вызывал у прохожих жалостливые чувства, они давали, что и надо было бомжам.
4. Молодые родители со страшными и немыми лицами, узнав, что происходит, понесли к Кремлю гробик с маленьким сыном, которого, как они не без оснований полагали, врачи угробили в больнице, взявшись лечить от воспаления легких и долечив каким-то образом до заражения крови, отчего мальчик и умер. Они хотели теперь подать непосредственно представителям высшей власти заявление с требованием уголовного наказания виновных.
5. И наконец, группа детей восьми-десяти лет тащила картонную коробку, где лежала их любимица, дворняжка, откликавшаяся на клички Булька, Диана, Юла, Масяня и Мухтар (ей было все равно). Собачники пристрелили ее вчера вечером на глазах у детей, хотели увезти в своей машине-будке, но дети отняли – при поддержке тут же примчавшихся родителей; убийцы еле унесли ноги. Дети намеревались показать собаку президенту и сказать ему, чтобы он запретил расстрел тех животных, которые, хотя и без одного хозяина, но не беспризорные, потому что за ними ухаживают.