Поход на Кремль. Поэма бунта

Слаповский Алексей Иванович

– Хотите сказать…

– Да. Доставить сюда людей, которых уважают те или иные группы населения. Кумиров нации. Шевчука уважают, его позвать. Пусть скажет и споет. Про родину. Пусть она уродина, но она мне нравится, – процитировал Алишер. – Мы внушим им, что в их руках судьба Отчизны. Что они должны остановить бунт, бессмысленный и беспощадный, – процитировал эрудированный Алишер на этот раз Пушкина.

– Не пойдет, – сказал Доктор Веб. – Он против власти.

– Во мы ему и скажем: приходи и выступи против власти. Скажи ей в глаза, что думаешь. С трибуны. А микрофон отключим, будут думать, что он не против, а за.

– К.

надо пригласить! – сказал Сапоги Всмятку, и все закивали: певец К. действительно уважаем всем народом, что есть своего рода культурологический феномен, потому что уважать-то его уважают, а мастерски однотонных песен его никто никогда не слушает и тем более не поет.

– Кого еще? – Доктор Веб придвинул к себе листок.

Посыпались предложения.

(Список был приложен, но утерян. Однако каждый легко может себе его представить.)

15

Денис впервые в жизни чувствовал не то чтобы полную беспомощность, но тщетность усилий. Обычно ему жилось в соответствии с принципом «хочу – могу». Да и не так уж много он хотел, если вдуматься.

Он пытался выбраться из толпы вместе с Майей – и не мог.

– Не надо, – сказала Майя. – Может, дальше будет свободней.

Ей не привыкать, она не раз попадала в метро в час пик, когда тебя несут, ты покорен движущейся к эскалаторам массе. Однажды в двух шагах от себя увидела подругу, окликнула, но они не могли пробраться друг к другу до тех пор, пока толпа сама не принесла их к выходу, а уж там было легче.

Значит, и здесь будет какой-то выход или такое место, где можно обогнать толпу.

А еще ей было почему-то неприятно присутствие Дениса. Он видел ее нелепое падение и как ее пинали, видит ее синяки и царапины… Но даже не в этом дело. Они идут рядом, притиснутые друг к другу, как друзья, как брат и сестра, как муж и жена – то есть как те, кем они не являются. Только в толпе возможно это неестественное сближение.

И говорить, как выяснилось, не о чем. Денис что-то там себе думает, напряг свое сибирское чело, да и Майя слишком озабочена своими мыслями. Мама, наверное, беспокоится, не может дозвониться, отец тоже. Саня неизвестно где. Но должен догадаться, что теперь все пути ведут в центр, следовательно, там и можно будет встретиться, несмотря на огромное количество народа.

Передние ряды в это время уперлись в новое заграждение. Силовые структуры, откуда могли, наскребли личный состав и технику для защиты центра по всем подходам. Но поскольку слишком много было надвигающихся потоков, ни техники, ни людей не хватало.

Вот и здесь, на Малом Каменном мосту, были всего три грузовика и два автобуса, перегородивших путь, а перед ними два десятка омоновцев и милиционеров, да на зданиях «Ростелекома» и кинотеатра «Ударник» сидели снайперы.

Но полковник Николай Гремячев, командовавший здесь, был настроен решительно. Это был его шанс: его кандидатуру, он знал это, именно сейчас рассматривают как одну из основных на пост начальника районного отдела милиции. А район славный, аппетитный, там и рынок, и магазинов тьма, и целых четыре «Стоматологии» – а это золотое дно, кто понимает, и два автосервиса, словом, Клондайк, да и только. Недаром место начальника здесь стоит сто двадцать тысяч долларов. Тариф твердый, но нужно еще добиться, чтобы у тебя эти деньги взяли. И вот тут личные заслуги, которых никто

не сможет отрицать, сыграют решающую роль.

И Гремячев, храбро стоя в кузове грузовика, ждал демонстрантов, понимая, что остановить он их вряд ли может, а вот засветиться имеет шанс. Вон, вон, вон – телекамеры отовсюду наставлены. Наверняка телевидение ведет прямой репортаж.

При этом Гремячев не такой человек, чтобы пускать все на самотек. Он продумал до деталей: сначала он произнесет краткую речь, потом в него выстрелят два раза (снайпер предупрежден и заранее проплачен), одна пуля попадет в зеркало заднего вида грузовика, на котором стоит Гремячев, а вторую снайпер должен уложить у ног полковника, но он повалится, будто попали в него. А потом скажет: контузия. Синяк у него свежий имеется после вчерашнего ночного неосторожного разговора с женой, врач-лепила в медсанчасти свой, справка обеспечена. Еще и медаль дадут, быть может.

Толпа приблизилась, Гремячев поднес ко рту микрофон (мощный усилитель стоял тут же, в кузове) и закричал:

– Предупреждаю! Я давал присягу во имя, если кто, чести! Поэтому любого, кто только, то да! А то тоже мне! Еще одно и сразу! Я несу ответственность, как и все, каких является! Несанкционированные действия которых в решительном порядке! Если кто не желает не понимать, я разделяю на них вашу ответственность! Кому не дошло, три раза повторять не буду!

Не надо думать, что полковник разволновался и сбился с речи. Он всегда так говорил, и, надо сказать, его всегда все отлично понимали – и начальство, и подчиненные. Никому не требовалось повторять три раза. Поэтому Гремячев был даже склонен считать себя неплохим оратором.

Тем страннее для него было, что демонстранты вдруг разразились дружным и мощным хохотом. То есть начали смеяться те, кто сразу понял, насколько смешны слова бравого полковника, а потом и другие догадались.

Даже снайпер, услышавший через специальный наушник, усиливающий звуки, не удержался, стал хихикать. Но вспомнил о выплаченном авансе и о тех деньгах, которые следовало получить под расчет, перестал смеяться, задержал дыхание, выстрелил. Попал в зеркало, оно разлетелось. Полковник упал.

– Не понял… – удивленно сказал снайпер.

А все было просто: один из осколков, отлетев вверх, попал в глаз полковнику. Это вызвало такой болевой шок, что он не удержался на ногах.

Тем не менее, соблюдая уговор, снайпер выстрелил еще раз – в борт грузовика. А то скажет еще потом Гремячев, что второго выстрела не было, откажется платить. Тут-то и можно будет указать ему на дырку в борту. Но что с ним случилось, интересно?

Люди из заграждения были очень напуганы выстрелами и падением полковника. Они готовы были расступиться, но чувство долга, как ни странно, еще тлело в них, и они посмотрели на лейтенанта Парвина, который теперь остался за старшего.

И Парвин, выпрямившись, глядя поверх голов, готов был отдать приказ, только не знал какой. И вдруг его окликнули:

– Жора, ты?

Парвин посмотрел: Сергей Толоконько. Вместе учились в школе милиции. Почему-то среди демонстрантов, в гражданской одежде.

– Ты чего там делаешь? – спросил он.

– А ты чего? – задал встречный вопрос Толоконько. – Защищаешь этих, – он кивнул на Кремль, – которые тебе двадцать с лишним лет не могли нормальную зарплату обеспечить?

– Я столько не служил, – насупился Парвин.