Поход в неизвестность
Шрифт:
И только тут он понял, с какой нежностью и любовью она к нему относится.
Она могла с ним соглашаться не сразу, дав ему возможность надо всем размышлять самому от начала до конца, над каждым событием, уже хоть немного значащим для них обоих. Чтобы в последующем он мог сам себе выносить приговор или похвалу. Но если он хотел ее совета, искреннего и доброго, она его давала, в исчерпывающих ответах, которые довольно часто отличались своей мудростью и последовательностью.
А повенчаться они решили только недавно, но поход во льды теперь этому воспрепятствовал. Совсем не оставалось времени. Так сложились обстоятельства. Нужно было все
– Женя! Вы почему тут стоите? Уже довольно поздно. Вам надо отдохнуть, – промолвил подходя к девушке капитан.
– Нет Петр Григорьевич. Ваши волнения напрасны. Не стоит переживать. Я дышу свежим воздухом. И мое пребывание здесь пойдет только на пользу.
–А я, смею Вам признаться, немного продрог и хочу Вас пригласить в кают-компанию насладиться горячим чаем. У меня осталось немного времени перед отправкой судна.
В уютном сумрачном помещении тепло. Рядом суетится кок. На столике появились конфеты, вкусное печенье.
– Я все учел. Зная, что вы любительница сладкого, поэтому заказал все это в избытке.
– Я желала бы питаться наравне со всеми не имея на то особых привилегий.
–Обеспечение моей команды хорошей качественной пищей входит в мои обязанности. Вы останетесь довольны, когда мной сказанное начнет подтверждаться.
– Здесь, у берега, я уже оценила рацион предлагаемых всем блюд.
– Благодарю. В дальнейшем все останется если не на высшем уровне, то, по крайней мере не хуже. Думаю, что мы Вас несколько позже удивим и тем, что, если нам повезет, на столе появятся экзотические блюда.
Под легкое раскачивание шхуны еще около часа проходила беседа этих двух людей. Женю после дороги, беспокойного дня клонило в сон, и под убаюкивающий всплеск волны за бортом она уже скоро безмятежно спала. И снилось ей ее поместье и ее мама, очень веселая, потому, как Женя уже никуда не уезжала, и снились ей огромные качели у ее дома, на которых она с Петром Григорьевичем раскачивается все выше и выше и… Качели обрываются! И они летят вверх. Она все боится упасть, боится земли, но земли все нет под ее ногами, а есть только небо и холодные облака, а внизу до линии горизонта ничего, кроме льда и стоит на нем одинокая церковь. Звонят колокола. И вот они с Петром Григорьевичем уже внутри ее в белых нарядах. Вокруг поздравляют гости, смеются, звенят громче колокола. Евгения просыпается, в каюте холодно и темно. У вахтенного звучит гонг. За перегородкой глухие голоса. Судно отшвартовывается. Ветер надувает паруса и все вокруг уходит в темную ночь, и огоньки такого огромного приветливого, манящего своим теплом города тоже уходят в небытие.
– Когда же я теперь возвращусь обратно и насколько правильно мной было принято решение? – думает девушка. – Но ведь рядом он. И я не смогла бы поступить иначе. Но ведь если больше нет препятствий к началу путешествия, то действительно захочется совершить в своей жизни пусть маленький, но подвиг. И если бы мы остались, нас ждала бы такая же обычная серая повседневная жизнь, как у тех людей которые на берегу. И нечего было бы и вспомнить. Не осталось бы в жизни легендарного отрезка, на котором ты начал понимать, что жить
Так тешила себя своими мыслями Евгения, скрывая под оболочкой своих раздумий свое истинное нахождение на корабле, которое заключалось прежде всего в оберегании самого бесценного для нее человека на земле.
Она поднялась наверх и вдохнула полной грудью воздух. Ветер теребил на ней шаль, трепал из под шляпки разбросанные в стороны чудные черные локоны, глаза ее немного слезились от его неожиданных порывов и лицо очень быстро покрылось мелкими каплями из-за брызг волн у бортов.
Они беспрерывно накатывали одна за другой и при этом с силой ударялись о шхуну, которую после клонило то влево, то вправо, то вверх, то вниз. С непривычки закружилась голова.
–– Это качка. Моя слабость пройдет. Я обязательно привыкну, – шептала еле слышно она себе.
– Евгения Александровна, доброй ночи! Я сожалею, но нас не представили. Мы с Вами до сих пор не знакомы. Я, видите ли, попал на борт перед самым отплытием по рекомендации князя Васильева и госпожи Дроздовой, фавориткой государыни. Итак, – Аркчеев Григорий Исакович, штурман нашей шхуны.
– Очень приятно. Евгения Александровна Звягинцева, – и девушка протянула собеседнику руку.
– Я не сторонник всякого рода домыслов и примет, что женщина на корабле приносит только несчастья. Простите за откровенность. Но наверняка, Вы эту догму слышали и ранее. Пренеприятно звучит. Я считаю, что в нашей мужской компании, вы нам будете, как путеводная звезда, Евгения Александровна.
– Как скоро мы будем в порту Муром? Мне кажется, вы должны об этом знать.
–Мадам. Если не испортится погода и не усилится встречный ветер, уверяю Вас, очень быстро. Но не хочу преждевременно сообщать об этом. Лучше воочию наблюдать за приближением северного городка с мостика, чем рассуждать или скажем гадать, простите, на кофейной гуще. Дорога есть дорога. Всякое может быть.
– Я только слышала от Вас, что Вы не сторонник всякого рода примет. Но, возможно, я и показалась Вам любопытна не ко времени.
– Нет, нет. Я понимаю Ваше желание быстрее тронуться в путь от последнего нашего пристанища, так скажу, оттолкнуться надолго от твердыни земли…
– Простите, прохладно, я вынуждена Вас оставить.
– Всего хорошего мадам.
Евгения Александровна прошла к носу корабля. Здесь два моряка слаживали канаты. Потом один из них стал перебирать какие – то цепи. Из судового отсека доносился шум двигателя. По веревочной лестнице сверху спускался еще какой-то матрос. В общем, началась еще не полярная, но уже северная жизнь.
С погодой везло и в начале октября судно «Екатерина Великая» подходило к городу Мурому, прикрытому легкой шапкой свежевыпавшего снега. На берегу опасения Петра Григорьевича подтвердились. Со снабжением собаками и упряжками были большие затруднения. Нужно было ждать от нескольких недель до месяца. Но времени осталось настолько мало, что об этом не могло быть и речи. Поэтому на шхуну попала только часть породистых лаек, остальные же больше походили на необученных к езде и не приспособленных к суровым условиям.